Соловей-разбойник от доктора Быкова

В Челябинске состоялся предпремьерный показ фильма Ивана Охлобыстина «Соловей-разбойник». Иван Иванович выступил в нем не только в роли главного героя, благородного разбойника Соловьева, но и в качестве сценариста и режиссера.

Кстати, Охлобыстин уже имеет 17 наград как лучший режиссер, 9 – за лучшую роль и 21 – за лучший сценарий. Возможно, новый фильм что-то прибавит к вышеперечисленному, поскольку это по-настоящему русское кино о бессмысленном и беспощадном русском бунте. Напоминает русского Тарантино и пропитано горькой иронией и некой странной гордостью, пожалуй, неплохо отражающей дух нашего народа.

На показ Иван Иванович приехал самолично, чтобы встретиться с журналистами и провести автограф-сессию со зрителями. Несмотря на строгую организацию пресс-конференции сетью «КиноМАКС», предполагавшей четкий регламент и исключительно заранее розданные организаторами вопросы, беседа с героем получилась живой, ведь, как известно, наш доктор Быков обладает особой харизмой, обаянием и вежливостью.

- Насколько ваш кинематографический образ вобрал в себя фольклорного Соловья-разбойника?

- Простите, во-первых, что я сижу, когда вы стоите. Мне тоже удобнее было бы стоя, но условия не позволяют. Должен сказать, что это исконно русское название – дань public relations, nиару. Так что наш подход нельзя назвать историко-этнографическим. У меня есть друг, который ездит по стране и занимается этнографией, собирает легенды – он, конечно, в курсе сказок о Соловье-разбойнике. Так вот мой герой с легендарным Соловьем имеет мало общего.

- Какова была сверхзадача фильма? На каких эстетических приемах он строился?

- Сверхзадача – снять удалое кино, передающее русский дух. Такого кино у нас давно не было, пожалуй, после ленты «Свой среди чужих, чужой среди своих», во многом ставшей примером для «Соловья». Кроме того, в этом фильме есть многое от моих любимых западных режиссеров – Гая Ричи и Квентина Тарантино. Только у них кровь ради денег, а у нас – удаль абы за как. Бессмысленная и беспощадная удаль. Диалоги же я при этом писал художественным языком. Я вообще считаю, что в игровом кино не должно быть в речи достоверности улиц. Это редко когда уместно. Кино не должно следовать за зрителем, напротив, оно должно подчиняться эстетическому принципу, подающему пример людям.

- Можно ли вашего персонажа отнести к какому-то классическому типу героя или он нов?

- Как и любой персонаж приключенческого произведения, он, конечно же, трикстер. В этом смысле он довольно классичен. Что в нем нового? Вряд ли в культуре возможно вообще нечто новое. Поэтому долго можно проводить аналогии, сравнивать с другими персонажами… Думаю, его особенность в том, что бунт Соловья ни на чем не основан, он импровизационный. Его тактика в том, что у него нет никакой тактики. Этакий джаз-бандитизм. И потом этот персонаж соответствует времени: бывший топ-менеджер, который решает «вгрызться волком-оборотнем в ткань реальности», как говорит его шеф.

- Какая из ролей у вас любимая?

- Моя любимая роль лишила меня возможности служить в церкви. Когда я получил роль в картине Лунгина «Царь», я понял, что надо, когда мой герой будет гореть на костре, сыграть так, чтобы каждый перед экраном перекрестился и сказал: слава Богу, мерзость какая! Но в прессе поднялась волна немотивированной критики, грязи. Это нестрашно: как говорится, неважно, ругают или хвалят, лишь бы фамилию правильно писали. Шум уйдет, и останется самое важное. Но чтобы избежать каких-либо нападок на церковь, попросил у владыки на время съемок отстранить меня от служб. Хотя непонятно – к чему нападки? Если бы в порнухе снялся, тогда понятно. Но «Царь» другое дело. Мой персонаж – тот, кто натравливал Ивана Грозного, живущего в душном, можно сказать, единоросском боярском окружении. Царь, который смог только благодаря своим опричникам перестроить все государство. По сути, он первый царь.

Я считаю, что настоящий актер-христианин должен играть сволочь без любого темного обаяния. Играешь плохого – его и играй. И хорошего надо играть так, чтобы получался не чупа-чупс, а действительно хороший человек. Не кривить против правды, ведь правда есть Христос.

Еще один столь же важный для меня фильм – это «Нога». Один из моих первых. Уже почти все те, с кем я в нем работал, умерли. Это фильм тяжелый, противоречивый, сложный, о войне. Но когда ко мне после подходили люди, сами прошедшие войну, и говорили: да, этот фильм «зацепил», – становилось понятно, что за всеми сложными речевыми построениями видно главное – война.

- Как вы относитесь к своей славе?

- Это гемор геморройский. Когда буду старичком, я напишу сухую инструкцию, что делать человеку, снявшемуся в известном сериале – когда ты практически становишься своим в любой семье. Если раньше мне приходилось на улице здороваться через одного, то теперь – с каждым по два раза. Однако я долго думал о таком положении дел и понял, что в этом есть нечто промыслительное. Думаю, это дано мне для каких-то полезных дел: чтобы я мог кому-то помочь, кого-то протолкнуть, сказать правду. Конечно, приходится трудно, потому что хочется отдохнуть, покататься с детьми на великах, а в итоге я встаю засветло, прихожу поздно вечером, получаю свои семь поцелуев от домашних и – сразу спать. Ни на что сил не хватает. Такое ощущение, что вот крутятся в космосе Белка, Стрелка и я между ними.

Все мои сомнения по поводу съемок в «Интернах» развеял один случай. Как-то, когда мы снимали историческую серию, к нам на площадку привезли девочку с волчанкой. Ужасная болезнь! Девочку два раза в неделю нужно полностью перебинтовывать. А каждое перебинтовывание стоит 20 тысяч. Матери девочки помогал фонд Чулпан Хаматовой. Так вот, девочке предложили операцию. Она могла помочь жить, а не просто ждать смерти, но процент невыживших после операции крайне высок. И она, осознавая это, все же решилась на операцию – устала жить в боли. И у нее было только два желания перед операцией: сходить в дельфинарий и поговорить с доктором Быковым. Мы с ней погуляли по съемочной площадке, пообщались. Потом мы узнали, что она умерла.

Источник: mediazavod.ru