Как это по-русски – и как по-американски… Письмо первое

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Люди моего поколения легко вспомнят, что нечто похожее происходило и в их классе.
Урок литературы. "Разбирается" сочинение по Гончарову, "Сравнительная характеристика Обломова и Штольца". "Нет, вы только послушайте, чтo он пишет!" - восклицает любимая наша учительница. "Штольц - это как кровная английская лошадь. А Обломов - это как жирная английская свинья, тело которой нежно и чисто". Нежное и чистое тело свиньи вызывает законный хохот, и учительница охотно хохочет вместе с нами. Автор литературного перла улыбается, краснеет и чуть не плачет. Он знает, что виноват.

Перенесёмся на много лет вперёд, в американскую школу, город Балтимор. Мы с моим коллегой (назовём его доктор Самбурский, он бывший российский кандидат технических наук, а ныне учитель тригонометрии в high school) мирно кушаем ланч (в специальной, заметим, комнате для принятия пищи учителями математики; учителя английского принимают свою пищу в другом, также специально отведенном для них месте). В дверь стучат. На пороге - Аfrican-Аmerican girl лет шестнадцати. Выражение лица решительное. "Доктор Самбурский! - начинает girl. - Вчера на уроке вы заявили, что тригонометрия трудно даётся тем, кто слаб в алгебре. Затем вы рассказали всему классу, что как раз мой тест получил низкий балл. Зачем вы это сделали?" Доктор Самбурский слегка поперхнулся. "Я прошу вас впредь не говорить обо мне в моё отсутствие - и вообще не говорить обо мне в классе", - заканчивает girl своё поучение.
Учитель, конечно, извинился, и инцидент был как бы исчерпан.

"Doctor G. (Доктор Джи), можно вопрос?" – Поначалу, отвечая на это классическим "Yes, sir (да, сэр)", я не мог избавиться от некоего оттенка внутренней иронии. Но прошло время, и я уже не замечаю: "Да, сэр, да, мэм"…

Между прочим, я тоже не без греха. Это был первый год моей службы в рядах американских педагогических сил. Однажды мои ученики расшумелись, и я предложил трудную задачу. Все притихли, задумались и долго не могли найти решение. "Как тихо стало бы в мире, - заметил я меланхолически, - если бы каждый говорил только то, что знает". Кажется, это слова одного из героев О’Генри. Впрочем, реакции на них не последовало. Всё-таки это был девятый класс, и большинство из моих четырнадцати учеников просто не поняли замечания.
Но через несколько дней на собрании зав. кафедрой математики мистер Браун, который обычно говорил о том, каким мелом на какой доске записывать задание и насколько важно ответ каждой задачи заключать в рамку, вдруг заметил: "А сарказма по адресу учеников вообще избегать".
Был у меня в классе отличник, Тайвон Брук, который скрупулезно заносил в специальную тетрадь все свои текущие отметки. Они с мистером Брауном были в приятельских отношениях. Скорее всего, он и удивил мистера Брауна рассказом о моей реплике.
Я и раньше замечал отсутствие остроты в устной и письменной речи американцев, с которыми мне приходилось иметь дело. А уж о сарказме и речи нет, его просто не понимают - или игнорируют. Что это - национальный характер или следствие въевшейся в кровь политической корректности, судить не берусь.
О’кей, исключим сарказм из повседневного общения, невелика потеря, - решил я, и больше таких отступлений себе не позволял - ни с учениками, ни с учителями.

Но вернемся, так сказать, к «морали»… Всё познаётся в сравнении. И оба эпизода, которые я привел в начале, не существуют один без другого. В них прямо или косвенно говорится о том, что может позволить себе учитель на уроке в России и что - в Америке. В России - всё. "Вы все болваны!" - так начинался урок географии в одном из классов 1-й (английской) школы Челябинска N лет тому назад. "Ваш класс отлично справился с последней контрольной работой!" - так это бывает в Америке. Ни то, ни другое на умственные способности влияния не оказывает. Но определённо отражается на самочувствии и самооценке учеников, а значит, на их жизни в целом. Да, горизонт упоминавшейся выше American girl действительно узок. А горизонт мальчика, стерпевшего насмешки учителя и класса? Во многих случаях это аукнется позже - злобой, немотивированной агрессией и, наконец, правовым нигилизмом. Потому что «их» девочка в 16 лет знает о своих правах, а «наш» мальчик о существовании оных и не подозревает.

Дополню предыдущее ещё одним эпизодом. Профессор Шмоль (назовём его так) читает лекцию по топологии в Университете штата Мериленд. "Профессор, я не понял, почему из А следует В", - вопрошает один из студентов. "Как, разве ты не знаешь теоремы Маслюкова?" - "Не знаю". - "Так почему же ты здесь сидишь?" В классе воцаряется тяжелая тишина, вопрошавший хватается за сердце, а некоторые студентки падают в обморок.

Эту простую историю рассказал мне её участник, учитель (уже бывший) нашей школы, гаитянец Симон Ружье. Симон происходит из образованной гаитянской семьи (отец - директор школы в Порт-о-Пренсе), любит математику и обожает литературу. Он читал Камю и Кафку, а из русских писателей наряду с Гоголем, Толстым и Достоевским знает, представьте себе, ещё и Тургенева. Заканчивая свой рассказ, Симон спросил меня: "Угадайте, из какой страны эмигрировал в Америку профессор Шмоль?" Что уж тут гадать.

Такова топология истории.

Ваш
Доктор Джи