Видеть мир за пределами горизонта...

Нязепетровская ромашка

Авторскую выставку, что проходила в галерее «Каменный пояс», художница не случайно назвала «Романтическое путешествие». Бывало, судьба наносила ей удары, но Анна Васильевна не держит ни зла, ни обид.

– Живу, как умею и могу, – первое, что сказала она мне при встрече. – Как смогла мир понять, таким его приняла и полюбила. Я в восторге от него и благодарна за невероятные закаты и восходы, многообразие красок и лиц, за добрые искорки в глазах людей.

В ее мастерской холодно – видимо, худфонд экономит на отоплении. Однако растения по-летнему зеленеют. Молочай, когда-то привезенный ею из Индии крохотным отростком, вымахал под потолок. Не вянут букеты – свидетели недавнего юбилея хозяйки. Стену украшают портреты самых любимых и значимых в ее жизни людей: дочки, подруг, Анастасии Цветаевой, сестры великой поэтессы. На антресолях плотной стопкой также уложены картины. Периодически одни покидают свое место, другие возвращаются. Как те, что экспонировались недавно в краеведческом музее на выставке женского портрета «И волшебство, и вдохновенье».

– Скажите, Анна, художниками рождаются или становятся?

– Наверное, и так, и так. Про меня нельзя сказать, что появилась на свет с карандашом в руках. Если сравнивать живописцев с цветами, то Леонардо да Винчи – гладиолус, он совершенство. Есть другие цветы и другие художники. Ну, а я – луговая ромашка, девочка из Нязепетровска. Школьницей ходила в кружок рисования. Когда наша семья переехала с Урала в Крым, увлеклась светописью. Розочки, пчелки, пейзажи, улыбающаяся мама... Свои черно-белые фотографические опыты бережно храню.

После школы провалила экзамены в Севастопольский приборостроительный институт. Родители отправили в Челябинск, где старшая сестра уже училась в ЧПИ. Я поступила на факультет промышленного и гражданского строительства. Однажды в институте проходила выставка акварелей Ольги Петровны Проценко, нашего преподавателя начертательной геометрии. У меня душа расколыхалась. А она предложила: «Если хочешь, можешь ходить со мной на этюды».

У нее дома я писала натюрморты. Одна акварель сохранилась: на тарелочке ложка с медом, а в нем словно огонек горит. Кроме того, меня приняли в секцию ручного мяча, я играла за команду факультета. Ну, а теоретическая механика и подобные дисциплины меня интересовать перестали. Экзамены за второй курс не сдала. Уехала к родителям. Потом поступила на художественно-графический факультет Краснодарского пединститута, и счастью моему не было предела. Диплом защищала по теме «Автопортрет». Навсегда запомнила слова моего педагога Маликова Валентина Васильевича: «Никого не слушай, пиши, как чувствуешь». 13 лет посвятила портретному жанру. Меня к нему влекло ощущение неизбежности утекающего времени. Надо успеть запечатлеть человека, завтра он изменится, через год повзрослеет. А если вообще уйдет из жизни? В 1981-м с двумя дочками, Марианной и Владиславой, переехала в Челябинск. В 1993-м меня приняли в Союз художников.

– Вы ведь участница многих выставок.

– Я их не считаю. В Краснодаре состояла в молодежном объединении художников. На всесоюзную выставку отобрали мой «Портрет милиционера» – бравого усатого мужичка. Взглянуть бы: какой он теперь?

А с портретом Оболенского получилось так. В 1988 году члены зонального выставкома прошли мимо него, и председатель сказал: «Даже смотреть не будем – никакого сходства». Пренебрегли и моим «Полосатым автопортретом», который потом купила Челябинская картинная галерея. Я в шоке: как, мои работы не достойны внимания людей? В то время в Москве проходила выставка «Портрет России». Я положила оба холста в мешок и села в поезд. Там приняли обе картины. «Пиши, как чувствуешь. Время рассудит», – вспомнила я слова учителя. Московские друзья рассказали, что портрет Оболенского был выставлен при входе. Так что, может быть, это я его реабилитировала. Портреты, которые я пишу, – это мое признание людей.

– Несимпатичных вам героев вы не рисуете?

– А такие мне и не встречаются. В каждом человеке найдется что-то привлекательное. Все мы сложные, разные. А объединяет нас совпадение интересов. Тогда и возникает доверительность. До тех пор, пока мой герой не заговорит, я пишу… тело. Жду, когда его глаза перестанут меня бояться, и когда я сама освобожусь от внутреннего трепета: боязно вторгаться в чужой мир. Когда налаживается контакт, тогда и начинается портрет.

– Тяжелая работа?

– Для меня – самая главная в жизни, и самое большое наслаждение. Рассветы еще будут, и цветы заново зацветут, а люди уходят. Как я любовалась Тенгизом Махарадзе! Красивый, породистый человек. Не сразу решилась подойти. Слава Богу, успела написать портрет. Теперь, когда его нет, Леночка, жена Тенгиза, говорит: «Аня, благодаря тебе я каждый день могу говорить с ним».

Работая над портретом Наума Орлова, получила урок мастерства и нравственности. Порывистый, творческий, увлеченный человек. А у меня он романтичным получился. Как раз «Короля Лира» ставил. Весь пронизан вдохновением. Я попала в эту ауру и работала взахлеб.

– Вы и свои дивные пейзажи пишете взахлеб?

– У природы нет возраста, она вечно молода. Другое дело – успеть схватить то время года, которое тебя заворожило. Когда удается считать, разгадать код этого состояния, переполняешься восторгом.

Теперь или никогда

– На ваших картинах не только природа и люди Урала и России. Вы привозите художественные впечатления из Англии, Швейцарии, США, Индии, Германии, Турции и других дальних стран. Вам и бывалые путешественники могут позавидовать.

– Мои поездки возникают как бы случайно, хотя я уверена: ничего случайного нет. Ты получаешь то, к чему стремишься. Выстраивается цепочка закономерностей. В начале 90-х отправилась на выставку в Германию. Языками не владею, повезла туда видеофильм о себе, текст к которому по-английски записала переводчица Светлана Чиркова. Лет десять спустя Света привела ко мне в мастерскую одного англичанина. Посмотрев работы, тот от общества художников Англии пригласил меня на выставку в Лондон, объяснив, что я должна написать 12 уральских пейзажей: мол, британцы хотят видеть русскую природу. Обратно не привезла ни одной работы, их раскупили, правда, отнюдь не за большие деньги, зато с великим удовольствием.

Но первый раз в Англию меня позвал Норманн Воттон в 1997 году. Только потом узнала, что он психолог с мировым именем. Познакомилась с ним в Челябинском фонде культуры. Показала альбом с фоторепродукциями моих работ, среди них портрет Оболенского. Норманн так и впился в него глазами: видимо, зацепило. Видя это, я предложила:

– Хотите, напишу ваш портрет?

– Когда? Я ведь завтра уезжаю.

– Now or never! – воспользовалась я мизерным знанием английского. – Теперь или никогда.

В полночь поехали в мастерскую. Переводчик не выдержал, уснул. Пришлось изъясняться жестами. К утру я подарила Воттону готовую картину, еще сырую. Упаковали, а на таможне стали требовать документы и заставили распаковать. Норманн поставил портрет рядом с собой: мол, сравнивайте – похож? И ведь пропустили. Вскоре получаю от Норманна фото: большая гостиная, на стене старинные портреты его прапрародителей, рядом – результат нашего ночного бдения. Потом приходит открытка: мол, приезжай в Лондон и напиши портрет моей 89-летней мамы. Причина вызова так подействовала на сотрудников английского консульства, что визу сделали за два часа. Вместо одной недели я провела в Англии полмесяца. Написала портрет матушки Воттона, а также друзей этой семьи. Норманн возил меня по стране, ждал, пока я делала этюды в имении Байрона, в Стоунхендже...

Некоторые коллеги завистливо спрашивают: «Откуда деньги на поездки?» Ну, не с неба же! Я, например, брала свои картины и несла в банк, где работал мой знакомый, там их покупали. Или занимала деньги у друзей, ехала с холстами за рубеж, потом возвращала долги. Видеть мир за пределами горизонта – необходимость для художника.

Отпустите меня в Гималаи

– А вот другая история. Она тоже началась в фонде культуры, где я общалась с необыкновенными людьми: Кириллом Шишовым, Надеждой Дидой, Натальей Дунаевой. Там в 1993 году познакомилась с Наташей Рубинской. Она, увидев на выставке портрет Оболенского, подошла с просьбой написать портрет сына Кости. Мы заговорили о людях того поколения. Я призналась, что мечтаю написать Анастасию Цветаеву. И слышу: «Не проблема. Вот адрес, поезжай. Позвонишь в дверь три раза, тебе откроют. Заодно передашь от меня Анастасии Ивановне новую книжку Кости».

Я рванула в Москву. У Анастасии Ивановны были гости – потомок князей Вяземских Глеб Каземирович Васильев (увы, в апреле он умер) и его супруга Галина Яковлевна Никитина. Необыкновенные люди, как и сама хозяйка. Анастасия Ивановна что-то рассказывала, а я делала карандашные зарисовки. Они ей понравились, и я получила в подарок ее книгу с автографом: «Благодарю за внимание к моей старости». Ей было 98 лет. Потом гостила у нее еще несколько раз, делала другие наброски.

– Счастливая вы, Анна! С какими людьми общаетесь!

– А я сама искала этих встреч. Гималаи «случились» благодаря тому, что в Челябинск приехал Святослав Бэлза. Я его боготворила, программа «Музыка в эфире» когда-то помогла мне пережить тяжелую семейную ситуацию. Естественно, захотелось нарисовать своего кумира. Но он сказал: «Нет времени, Аня, приезжай в Москву».

Вскоре поехала. Сижу, жду его около кабинета. В сумочке лежат кисти, маленький этюдник, краски, холстик скрученный. Слышу, мужчина, что напротив, говорит проходящей женщине: «Людочка, если бы ты умела готовить, я бы тебя взял в Гималаи». Та хмыкнула и дальше пошла. А у меня же образование учителя рисования, черчения и домоводства.

– Я умею хорошо готовить.

Он удивился. В этот момент появился Бэлза, и выяснилось, что мужчина – индолог Александр Сенкевич, он собирал экспедицию в Гималаи на праздник поклонения богов в долине Кулу. И ведь я туда попала!

Но прежде была встреча с Риммой Дышаленковой. Тоже знаковый человек, есть у меня и ее портрет. Однажды заглянула я к ней, а она показывает новое приобретение – «Книгу перемен». И говорит: «Кидай монеты».

Выпадает мне «благоприятный переход через великую реку, важная встреча с великим человеком». А Римма сообщает, что едет в Аркаим по приглашению Здановича. Могла ли я с нею не поехать?

И там, на Аркаиме, я вообще не спала – пять этюдов за сутки. Один этюд у меня остался, три подарила, четвертый ушел в какую-то компанию, которая обещала помочь деньгами для поездки в Гималаи, да исчезла, и картина тоже. Заняла денег, поехала. Взяла с собой книгу об Аркаиме и в Индии отнесла ее в департамент археологии. Московская переводчица говорит индусу-ученому:

– Это место находится в Сибири.

Я взорвалась:

– Какая Сибирь! Вот на карте Европа, вот Азия, граница между ними и есть Южный Урал с Аркаимом.

Индус головой закивал:

– I am understand, – мол, понял без перевода. Потом куда-то убежал, прибегает с коллегой. Я жду, меня всю колотит. Вскоре языками зацокали: надо же, цивилизации соединились! У них были исследования предыдущего периода и последующего, а как раз одного звена не хватало, им стал Аркаим. Стоило ехать в Гималаи.

– Анна, а как бы выглядел портрет вашей судьбы и пейзаж вашей жизни?

– В виде мозаики. Ведь каждая из моих картины – кусочек моей жизни, прожитой где-то, как-то, с кем-то.

2009 год