«Советский дух самурайства у нас сегодня потерян...»

В апреле 2011 г. Захар Прилепин приезжал в Челябинск, чтобы провести несколько открытых уроков для учеников 31 физико-математического лицея. В свой приезд он успел также дать интервью порталу 74.ru. Ниже, с любезного согласия коллег, мы публикуем беседу Захара Прилепина со Светланой Симаковой.

Современники не жалеют эпитетов для Захара Прилепина. Одни считают его выскочкой, другие – великим при жизни, третьи стараются не раскачивать лодку, называя автора «Саньки», «Греха», исследования о Леониде Леонове большим писателем. Несомненно одно – Захар Прилепин уже вошел в историю новой российской литературы и в ней останется. Его романы и рассказы есть сама история России конца ХХ, начала ХХI века. Захар Прилепин – наблюдатель тонкий, умный, талантливый. И с каждой новой книгой – все менее идеологичный. О том, что привело писателя в Челябинск, почему ему не жаль тратить времени на политику, для кого пишет он свои книги, и многом другом была наша беседа.

«Я – маргинал»

– Вы приехали в Челябинск только по приглашению директора 31-го лицея Александра Попова или были в нашем городе какие-то партийные дела?

– Никаких партийных дел. Только замечательные встречи с читателями, за что низкий поклон Александру Евгеньевичу Попову и Нелли Михайловне Пащук. Дети, с которыми общался, – такие разные, но быстро мыслящие, отлично реагирующие. Удивительно, что это не гуманитарный, а физико-математический лицей. Хорошие вопросы... Остался более чем доволен аудиторией. Такие поездки мне небезразличны, потому что важно сверять свои ощущения жизни с ощущениями других людей, знать, как живут другие регионы, определять уровень их схожести по качеству восприятия бытия в целом и политической обстановки в частности. В результате ты понимаешь, что в этих городах живут люди одной страны с очень схожим пониманием той ситуации, в которой мы сейчас находимся.

– В «Школе злословия» вы как-то сказали, что перестали быть человеком идеологичным, может ли наступить момент, когда вы не будете принадлежать ни к одной из российских партий?

– Я и сейчас не партийный человек. «Другая Россия», к которой я отношусь, это не партия в идеологическом смысле, в ней нет жесткой партийной системы и программы, которой нужно соответствовать. Это открытая площадка для людей, которых не устраивает нынешняя политическая ситуация в России. Если политическая конфигурация в стране изменится, то нахождение в «Другой России» для меня потеряет всякий смысл. Перекрещусь и скажу: слава богу, что мы вышли из этого пике.

– Но работа в любой организации у писателя отнимает какое-то время?

– Это нормальная человеческая жизнь, состоящая из политики, литературы, семейных отношений. Моя работа, будущее моих детей, участие в жизни организации – все это единое поле моей жизни. Я не могу распиливать его на части. То, что будет с моими детьми, зависит от того, что я сейчас делаю в этой организации. И то, что я напишу, зависит от того, как я буду воспитывать своих детей и что буду делать в «Другой России».

– Чем объясняется ваш приход в политику?

– Я не очень понимаю, что такое «приход в политику», потому что в политике я занимаюсь тем же самым, чем и вне политики. Какие-то вещи высказываю, пишу статьи, участвую в мероприятиях. Но это не означает, что я участвую в политике. У нас в России принято считать: кто сидит там, наверху, – тот в политике, а остальные все – маргиналы. Согласно этому представлению, я – маргинал.

– Как восприняли результаты недавних выборов в стране?

– Они меня порадовали. Выступление нашего премьера, который сообщил после выборов, что ЕР одержала сокрушительную победу, выглядит просто смешным. Цифры названы абсолютно безумные. Видимо, все рассчитано на людей, которые не в состоянии выйти в Интернет и узнать, что партия «Единая Россия» по сравнению с предыдущими выборами потеряла 15-20 процентов голосов. При всем своем административном ресурсе, притом, что психбольницы и воинские части голосуют стопроцентно, ЕР заработала 40 процентов. Их смело надо делить на два и учитывать, что большое количество людей вообще не ходит на выборы. Исходя из этого, мы должны четко понимать, что правящая партия сегодня не поддерживаема большинством народонаселения.

– Тема Ходорковского и Лебедева разделила творческую элиту на две части: пишутся письма в их защиту, пишутся письма против. Ваше отношение ко второму приговору по этому делу и не рассматриваете ли перспективу сделать интервью с Ходорковским или Лебедевым?

– Думаю, уже достаточное число писателей поговорило с Михаилом Ходорковским. Я не буду в эту очередь вставать и уговаривать его еще и со мной попереписываться. Все, что мне нужно понять о Ходорковском, я понимаю из его писем, статей, документов, из манифеста «Левый поворот». Появление столь серьезной оппозиционной фигуры ставит под сомнение всю эту конструкцию, всю эту псевдовертикаль. Безусловно, возвращение Ходорковского в политическое поле – а мы видим, что человек этот не сломался и не отказывается от участия в политике – оно сразу изменит конфигурацию. Сегодня эту конфигурацию ставит под сомнение и пример Алексея Навального – человека из ниоткуда, не прикрываемого никем. Он начинает работать с открытыми источниками, анализировать какие-то вещи и становится понятно, что эта политическая система не отстроена по законным понятиям. Скорее, она просто по понятиям отстроена.

Дух самурайства потерян.

– В вашем романе «Санькя» много автобиографичных моментов?

– Там множество ситуаций, которые происходили в моей жизни и взяты за основу. И тот марш, погром, с которого роман начинается, – это события 2003 года на Триумфальной площади. И захват башни Святого Петра в Риге, и прочие всевозможные акции прямого действия так или иначе происходили в действительности. Роман составлен из определенных кусков реальности бытия, которая художественным образом переосмыслена.

– И сцена похорон?

– Да. Но самая забавная ситуация в связи с этим романом возникла после его публикации. Там один из героев едет в Ригу, чтобы убить рижского судью, который посадил партийцев и какое-то количество ветеранов ВОВ на длинные сроки. Его нужно наказать. В свое время этот судья, действительно, был убит. Но я не знаю, кто это сделал. Эту ситуацию в романе я просто моделирую. Но спустя пять лет после написания «Саньки», ко мне вдруг приезжает латышская полиция и начинает использовать роман в качестве вещдока. (Смеется.) Это подтверждает, во-первых, скорость латышской полиции. А, во-вторых, связь романа с реальными событиями.

– Как строится ваш писательский труд?

– У меня есть дом за городом, на реке Керженец, куда я приезжаю и работаю. Там наиболее адекватная обстановка для того, чтобы что-то писать. Пишу обычно по утрам. Если это проза, то пишется медленно. Если публицистика, то я пишу ее быстро. Никаких секретов нет особых – наркотики не употребляю, кофе не пью, голым по снегу не бегаю... (Смеется.)

– Как часто удается быть за городом?

– У меня газеты в Нижнем Новгороде – приложение к «Новой газете» – и несколько сайтов. Я приезжаю в город, контролирую весь процесс, а за городом удается побыть дня три-четыре. Приходится еще ездить по странам и континентам, но стараюсь чаще бывать дома.

– Из всех литературных премий, которые у вас есть, удивляет всекитайская премия за роман «Санькя». Почему он так приглянулся китайцам?

– Причина очевидна. В России пассионарность как таковая вообще, и молодежная, в частности, является не запретной, но не самой ходовой. Государство заинтересовано лишь в молодых людях, которые встроены по принципу «поди-принеси». Молодая буйная молодежь, которая могла бы Магнитку построить или Сибирь заселить, не очень нужна, потому что большого государственного дела нет. В Китае дело для молодежи есть, и постоянно необходимо повышение градуса пассионарности, поэтому там популярен не только мой роман, но и «Как закалялась сталь», а также советские военные фильмы. Советский дух самурайства у нас сегодня потерян, потому что мы воспитываем конформистов, индивидуалистов, людей, основным правилом которых является: «Я ничего никому не должен». А в Китае все наоборот – там все должны своей большой стране.

– Для какой целевой аудитории вы пишете?

– Да нет у меня никакой целевой аудитории. Я понимаю, что книги мои читают самые разные люди, потому что писем мне больше всего приходит от молодых, страждущих правды, пацанов, реже – девчонок, а на встречи чаще всего приходят женщины от 30 и выше – самая активная наша аудитория. Знаю, что большинство людей из мира культуры, кино, литературы знакомы с моими текстами и с их помощью пытаются разобраться с действительностью. Всем дико важно, что происходит. В том числе и тем, кто встроен в нынешнюю культурную элиту, например, Федору Бондарчуку, Владимиру Меньшову... Они тоже читают мои книжки и пытаются там найти какие-то ответы. Мы с ними эти темы обсуждаем периодически.

Гражданской войны не будет

– Два раза вы были в Чечне. И не туристом. Сегодня следите за событиями на Кавказе?

– Считаю, что Чечню мы потеряли. Кадыров добился того, чего не добился Дудаев. Чечня де-факто получила независимость. Сегодня это зона отсутствия российской власти и будущая пороховая бочка, которая может взорваться в любую секунду и снести не то что Чечню и часть Кавказа, а половину России. В этом плане чеченская война наглухо проиграна Россией, надо отдавать себе в этом отчет.

– Дагестан, Кабардино-Балкария – это уже цепная реакция?

– Это тот вид коррупции, который есть и в России, когда он приобретает совсем уже безобразные формы. У нас это происходит «под ковром», а там пилят бюджеты, делят активы открыто и периодически друг в друга стреляют. Это беспредел за гранью моего понимания. Я подозреваю, что господин Хлопонин как полпред пытался эту ситуацию исправить, но рядом терактов в России ему тут же показали, каким образом следует себя вести. Вот так они теперь будут с нами разговаривать.

– Не проще отпустить Кавказ на волю?

– Можно вообще всех отпустить на волю и выстроить границу по Уралу. Не думаю, что Россия, которая и так потеряла серьезную часть геополитических интересов, должна таким вольным способом поступать со своими территориями. Надо менять свою политическую систему, чтобы она действовала, иначе, если мы начнем отпиливать территории, потому что у нас вертикаль не работает, мы допилимся до самой Москвы.

– Как относитесь к идее модернизации?

– Идея прекрасная, но в России тотальная отделенность риторики от практики: с экранов ТВ говорят одно, занимаются при этом совершенно другими делами. Причем я убежден, что Дмитрий Анатольевич Медведев вполне серьезно хотел бы эту ситуацию изменить, но российские политические элиты – нерасторжимая разветвленная корпоративная система, которую невозможно переставить местами, поменять этажами и заставить работать. С ней нужно поступать таким образом, как поступал Петр Первый с боярскими элитами. Необходима смена существующего порядка взаимодействия всех властных структур. Возможно, их надо просто разломать. Не стремительно, а постепенно.

– Головы рубить?

– Не надо рубить голов, найдут они себе применение – народное хозяйство большое. Самое главное, не надо пугать людей гражданской войной или хаосом в стране. Сегодня в России нет классового разделения, когда бы белая гвардия и красная армия сошлись лоб в лоб. Никто из ЕР не станет собирать партизанские отряды, чтобы отвоевать свои привилегии.

– Сколь велико давление власти на ваши СМИ в Нижнем Новгороде?

– Было очень велико: изымали все компьютеры, приходила милиция, другие органы, возбуждали уголовные дела. Все было очень серьезно. Мы закупали новые компьютеры, закрывали офис на 250 замков и как-то подсбавили их пыл. Пришлось с нами смириться. В возможность политического террора в России я тоже не верю. Очень многие люди боятся заниматься политикой из-за страха, что их завтра немедленно расстреляют. Плохо, если этим занимается один или десять человек, а если всерьез занимается 500 человек, то власти просто не смогут с этим справиться.

– Челябинская область – многонациональна, и после событий на Манежной площади многие наши политики заявляли, что Манежки на Южном Урале не будет. На ваш взгляд, возможно повторение ситуации в регионах?

– Конечно, нет. Для этого нужно не только достаточное количество молодежи с окраин, но серьезная часть национально ориентированной интеллигенции – публицисты, философы и так далее. В регионах нет такого количества интеллектуалов, которые так или иначе могут эту ситуацию моделировать. Но что-то подобное Кондопоге запросто может произойти. Потому что сама причина этих событий никак не решается, она загнана под спуд. В России национальные партии не представлены ни в парламенте, нигде. Недавно Алексей Навальный совершенно остроумно и точно заметил, что мэр-националист стоит во главе Рима, но погромов там не наблюдается. Это нормально, когда разные силы присутствуют в политике – декабристы, националисты, кто угодно, мусульманская партия. Но у нас система выстроена таким образом, что их туда не пустят, туда пустят только чиновников.

– На ваш взгляд, волна терактов будет только нарастать?

– Либо мы сдаем позиции Кавказу, либо мы делаем какие-то телодвижения и они реагируют на эти телодвижения. Но сегодняшняя российская власть не в состоянии вступить с ними в клинч, только не хочет в этом признаваться.

– У вас как у писателя есть какое-то видение развития страны в ближайшие несколько лет?

– Я хотел бы, чтобы появилась, вследствие безболезненного политического действа, щель, и в политику вошли бы новые молодые люди, которые мягким образом сумеют изменить в России нынешнюю систему. Для этого необходимо создавать новую культурно-политическую элиту. Иначе будет, как в Египте, где Мубарек 30 лет правил, а интеллигенция так и не создала своей культурно-политической элиты. Поэтому нет сегодня в Египте вменяемых людей, готовых прийти во власть и взять на себя ответственность, когда вся эта система просто рассыпалась. В итоге пришли генералы, которые создадут то же самое, только во много раз хуже. В России такие вещи не должны повториться. Нужно иметь какое-то количество жестких, умных и в меру агрессивных людей, которые займутся политикой.

– Вы можете назвать имена?

– Навальный Ходорковский, Каспаров, Лимонов – так или иначе все эти люди могут стать составляющей политической элиты.

– Слово «жесткий» в политике нас уже точно должно пугать. Диктатуру мы уже проходили.

– Если мы проходили что-то неприятное, не значит, что теперь мы должны терпеть размазню и безвластие. Ничего страшного не произойдет, если во власть придут жесткие люди.

Литературный промоутер

– Вы вовлечены в сегодняшний день и одновременно в ваших пристрастиях просматриваются некоторые вечные ценности. В числе ваших любимых цитат есть и слова Льва Толстого: «Умрешь – и все узнаешь; или перестанешь спрашивать». У вас есть некая своя философия? Или вы пока в поиске?

– Толстой здесь как раз говорит: не суетись лишний раз. В этом смысле у меня разница с Толстым огромная. Я себя этой фразой, скорее, успокаиваю. Таких фраз у меня много, и все они предназначены для разных обстоятельств. Своей философии у меня точно нет. Я человек, скорее, не размышляющий, а эмоционально реагирующий на какие-то вещи. По сути я говорю элементарные и очевидные большинству населения вещи, ничего сверхнеординарного не произношу никогда: детей должно быть много, власть должна быть вменяемой, врать надо меньше, если чиновники воруют, надо их сменить... Моя точка зрения не меняется последние 10-15 лет, но, как это ни странно, сначала она многим казалась фашистской, потом маргинальной, сейчас немножко диковатой. Говорить, что мы это уже проходили – не самый удачный вариант, чтобы строить жизнь в своей стране. Мы, собственно, пришли на этот свет, чтобы все заново пройти, чтобы наступать на те же самые грабли – это нормальное человеческое занятие, потому что других занятий у нас нет. И капелька идеализма нам не помещает, потому что прагматизм – не самое удобное качество для того, чтобы строить великие страны, заводить семьи и совершать безумные поступки. Мы как-то стали чрезмерно прагматичны.

– У вас есть свои жизненные правила?

– Соблюдать десять заповедей. Но есть и личные правила: не выяснять отношений с женой, никогда не повышать голос на детей и уж тем более не применять физическую силу, не завидовать соседям по литературному цеху и не злобствовать на их счет. Тоже совершенно очевидные и тривиальные вещи.

– В своих романах вы, скорее, наблюдатель, нежели философ, навязывающий свои размышления героям. Не измените этому почерку? Или станете Львом Толстым в конечно итоге?

– Начали вопрос очень правильно, а закончили немножко не так. Лев Толстой, мне показалось, все-таки занимался эпохами, про жизнь духа больше Достоевский писал. Это и есть жизнь нашего мышления. А я до сих пор шел больше толстовским путем, чем путем Достоевского. Жизнь духа меня волновала куда меньше, чем восприятие внешними рецепторами того, что происходит – горячо, холодно, страшно. Может, со временем мозг человеческий будет волновать меня чуть больше – пока не знаю.

– Вышел ваш роман о Леониде Леонове в серии ЖЗЛ. В планах есть следующая писательская биография?

– Я бы с удовольствием написал про Шолохова. Хотя есть книга о нем, но меня она не удовлетворяет. Я бы хотел изничтожить всех шолоховедов

– Вас раздражают сомнения – он или не он написал «Тихий Дон»?

– К этому я отношусь, как к некорректным вещам. На мой взгляд, либеральная интеллигенция была заинтересована в том, чтобы абсолютно дискредитировать советскую литературу. Было важно доказать, что не только время было ничтожным и безобразным, но и литература. Поскольку «Тихий Дон» – объективно гениальное произведение и с этим ничего поделать нельзя, надо с Шолоховым побороться. Вот и придумали, что «Тихий Дон» не он написал.

– Вы за то, чтобы в истории литературы оставались не только Мандельштам, Платонов, но Фадеев и Леонов тоже?

– Нельзя, чтобы наша литература ХХ века воспринималась, как литература борьбы с советской властью. Это попытка такого же упрощения, как желание советского литературоведения преподать литературу ХIX века, как литературу борьбы с царским режимом. Всюду искали народнический революционный настрой. Но это не совсем так. И в литературе XIX века были консерваторы и революционеры одновременно. И в ХХ веке любой писатель – будь то Платонов или Леонов – были и советчиками, и антисоветчиками. Даже Мандельштам и Пастернак – одновременно советские и антисоветские поэты. Это и есть история литературы. Литератор не укладывается в какую-либо парадигму. Нельзя писателем размахивать, как знаменем в идеологической борьбе, он сложнее.

– Работа над чьей-либо биографией зависит от того, закажут вам ее или нет?

– Без кокетства повторю слова Дмитрия Быкова: «Если Прилепин предложит написать в ЖЗЛ про колобка, с ним тут же заключат договор». Они просят новые книжки, но я к этому не очень готов, потому что это не самый дорого оплачиваемый труд. Но при этом, труд очень серьезный. На написание биографии Леонова я потратил четыре года, надо было объездить огромное количество мест, изучить огромное число документов, повстречаться с людьми. Мне куда проще сесть и написать роман из головы. А так, я бы с удовольствием написал биографию Аркадия Гайдара, новую Шолохова или Есенина, или Юрия Домбровского, про Гумилева написал бы. Сейчас ваш сосед – пермский писатель Алексей Иванов – пишет Емельяна Пугачева, а я бы про Степана Разина написал. Меня эта эпоха очень привлекает – XVII век, русский бунт как таковой, его физиология, суть и смысл – очень любопытно в этой теме разобраться.

– Сегодня вас почти единодушно называют большим писателем...

– Нет, меня еще называют ничтожным писателем, выскочкой и даже великим кличут.

– Это приятно или веселит?

– Если бы я серьезно к этому относился, меня надо было бы немедленно отвезти в психбольницу. Как сказал Гумилев Ахматовой, если я начну пасти народы, отрави меня. Зная русскую литературу и понимая уровень «Тихого Дона» или «Героя нашего времени», сомнительно ощущать себя великим писателем. Как сказал Лимонов по поводу «Тихого Дона», написано за пределами человеческих возможностей. Это правда. Русская литература частью на уровне священных книг написана.

– С Лимоновым вас связывает дружба или сотрудничество в политике?

– Дружить с человеком, который на много лет тебя старше, сложно. Я отношусь к нему с сыновним почтением. Сейчас подготовил первое полное собрание его стихотворений, текстов 400 или 500, которые никогда не публиковались, и у Лимонова их в архивах нет. Они хранились у его старых друзей.

– Хотите издать?

– Люблю литературу и люблю быть ее промоутером, сейчас сделал хорошую антологию нижегородской поэзии, собрал 50 просто отличных поэтов за последние 20 лет. Получилась вкусненная антология. Жил бы в Челябинске, челябинскую бы собрал. Нашел деньги и издал, хочется, чтобы люди читали хорошие тексты, а я на свой вкус не жалуюсь. Том Лимонова пока готовлю к изданию.

Взято здесь: chelyabinsk.ru