О "ВОСПОМИНАНИЯХ" Р.Я.СТАРОВОЙТОВОЙ

Книга Риммы Яковлевны Старовойтовой (Потаповой), матери Галины Старовойтовой, – это подробно-неспешный рассказ о целой эпохе, увиденной сквозь призму жизни одной семьи: история и быт Челябинска 30-х годов, военные будни, послевоенный Ленинград, детство и взросление героини, рождение дочерей и их взросление… Всё, о чем пишет автор, благодаря простоте и живописной силе языка, кажется удивительно достоверным, словно только что случившимся, словно это безвозвратно ушедшее еще не закончилось, длится, живет… Такова магия цельной души, цельной натуры – в скупых строках воспоминаний она словно бы сохраняет  самое время.

Фрагменты книги:

«…Бабушка Александра соберет, бывало, «вагон» ребятишек с нашей улицы (ул. Коммуны, д. 109, напротив «дроболитейки»), сложит нехитрый скарб на двухколесную высокую тележку, туда же два пустых мешка и интересный чайник – самовар с трубой, и с шумом-гамом отправляемся в бор за сосновыми шишками. Бабушка прерывающимся голосом поет песню об ивушке : «Ивушка, ивушка, зеленая была… Что же ты, ивушка, невесела стоишь?..» И это всякий раз. Видно, она ее любила. Мы, дети, набираем два мешка сосновых шишек для растопки самовара дома, бабушка их утрясает, перевязывает, взваливает на тележку, едем дальше. Бабушка находит светлый ручей, ключевой родничок, набирает воды в чайник-самовар, растапливает шишками его, заваривает травами, раскладывает вокруг «стола» шаньги картофельные, сметанные, с творогом, баранки, просто хлеб или несдобный калач (кому что дали родители с собой) – ах, вкусно, сладко, ароматно в лесу, на родниковой водичке, с бабушкой, с друзьями-соседями с одной улицы… Бабушка знает много сказок, шуток-прибауток, уральских и еще волжских «из-под Нижнява»... С собой у нее всякие веревочки, бечевочки, мочалочки – для перевязывания букетов из лесных цветов, которые мы собираем по пути и несем домой. Вдоль родникового ручья растут желтые душистые купавки с резными листьями (под Ленинградом росли у меня на грядке на даче, наделяла ими соседей, но с боле слабым ароматом, хотя и хороши). Идем, идем по лесу – и вдруг просека – сплошь покрыта крупными яркими (ярко-голубыми) ароматными незабудками, ветер колышет их – впечатление голубой волны...

...Дом был напитан доброжелательством, шутками, трудами. Как сейчас, помню большой круглый стол с откидными крыльями, сработанный моим дедом по линии отца, накрытый вязанной скатертью из приданого матери. На столе двухведерный самовар типа толстовского из Ясной Поляны, «поет», жаром пышет, в нем, я знаю, положены под крышку свежие яйца, из которых самовар сделает классические яйца всмятку. На самоваре расписной заварной чайник, на столе фарфоровые чашки с блюдцами, а на блюде домашняя выпечка – шаньги нескольких сортов. Самовар ставится утром и вечером. Это завтрак и ужин. Обед будет из «вареной» пищи, что бог пошлет. В какой-то раз – нет шанежек, а есть гороховый кисель с растительным маслом (возможно, пост). Я его не люблю, не хочу.

– Ты что не ешь? Губы надула.

– Не хочу...

– Не хочешь – не надо. Выходи из-за стола. Надула губы толще, брюхо будет тоньше.

Думаю, что это голос мамы. Вопрос исчерпан.

Бывало и так: «Идите спать. Нет на ужин ничего». Мы укладываемся. Я хнычу (тогда младшая в семье, дошкольница). Вдруг мама: «Ой, ребята, я вспомнила, у меня ведь горошница есть (гороховая каша)!» Я выползаю к столу, канючу – ну вот – горошница, горошница... Братья долго меня дразнили «горошницей».

Итак, круглый стол посередине комнаты, вокруг семья: мама, отец, бабушка, четверо детей – два старших брата, две младшие сестры. Здесь дают все наставления, здесь отчитываемся обо всех делах в школе. Здесь же в Пасху раздают куличи – каждому отдельный, празднично украшеный, и один общий, низкий, широкий для общей еды за столом. Помню: вкусно, красиво. К Пасхе мама готовила еще большую горку (как положено по христианскому обычаю) – на круглом подносе горкой земля, на ней мама заранее высаживала овес, к Пасхе он вовсю зеленел, и в зелень раскладывалис ь крашеные вареные яйца - разноцветные, но красные полагалось иметь обязательно!

…После смерти отца и ухода братьев в армию случилась с нами целая история. Пришли из Водоканал-треста и сказали, что им квартира нужна для нового главбуха, а нам дадут равноценную за городом, на подстанци. Мать ходила в обком – доказывала: два сына в армии; писала потом в Верховный Совет СССР – что же семью выселяют? Плевалась потом, что только деньги на марки истратила, а правды нет нигде. И мы не возражали. Но 31 августа (видимо, 1939 г.) – последний возможный день выселения, а дальше, с 1 сентября, осень – выселять уже нельзя, подогнали к дому грузовик, собрали наш скарб и вывезли нас в барак, за город, в район областной больницы: мама, бабушка, я и Ритка. Окна вровень с землей, барак засыпной, но никогда не засыпался, углы промерзали насквозь, в умывальнике вода застывала льдом. Утром, чтобы умыться, я пробивала лед молотком, закалялась... Просыпаешься утром, ноги в ледяные валенки  умываешься ледяной водой. Бабушка ставит самовар, что ели – не помню. Кур держали в подполе, и для них там горел свет. Куры неслись и «ростились». Приехал с нами и белоснежный пушистый сибирский кот Маркиз, обслуживал всю округу. «Удобства», полгода замерзающие льдом, на свежем воздухе…»