Город моего детства

Эту скромную книжку в сто страниц принес в  редакцию "Челябинского рабочего" краевед Владимир Борисов. В конце прошлого (2008. - Прим.ред.) года воспоминания мамы Галины Старовойтовой были изданы в Санкт-Петербурге тиражом всего в 100 экземпляров. Один из них автор отправила с автографом знакомому своей дочери в Челябинск. И впрямь нам книга, пожалуй, ближе, интереснее, чем ленинградцам, ведь речь в ней почти о полувеке жизни большой челябинской семьи.

У самовара
Автор книги Римма Яковлевна Старовойтова родилась 16 февраля 1923 года в Челябинске в семье учительницы и бухгалтера. Была третьим ребенком и первой желанной дочкой. Отцу, главному бухгалтеру треста «Водоканал», дали трехкомнатную квартиру по адресу улица Коммуны, 109, напротив «дроболитейки». Это как раз то самое место, где сейчас стоит Дом печати, а известный всему Уралу завод, где отливали дробь для ружей, располагался на месте девятиэтажки по улице Коммуны, 80. Полдвора здесь было занято под огород, где кроме зелени, огурцов, помидоров, росли и маленькие темно-красные арбузы, и дыньки-колхозницы. Рядом бежала речка Челябка с родниковой водой. На Алое поле Римму посылали пасти козу. А в восемь лет (тогда учились с восьми) она пошла в школу № 12 (Сити-центр на Кировке), а потом в 30-ю по улице Свердлова.
«Дом был напитан доброжелательством, шутками, трудами, — вспоминает она. — Как сейчас помню большой круглый стол с откидными крыльями, сработанный моим дедом по линии отца, накрытый вязаной скатертью из приданого моей матери. На столе двухведерный самовар пышет жаром. На блюде домашняя выпечка — шаньги нескольких сортов. Вокруг семья: мама, отец, бабушка, четверо детей. Здесь даются все наставления. Здесь отчитываемся обо всех делах в школе. В какой-то раз нет шанежек, а есть гороховый кисель с растительным маслом (возможно, пост). Бывало и так: «Идите спать. Нет на ужин ничего».
Неспешное бытописание дополняют колоритные портреты всех родных с точно выписанными деталями. «Мамина мама Александра Ивановна Тимофеева гордилась, что родилась в один год и месяц вместе с Лениным и тоже на Волге: «Я из-под Нижнява». В очередной голод в Поволжье умерла ее мать. И отец Иван Тимофеев с четырьмя детьми переехал в Челябинск, в более хлебное место. Бабушка соберет бывало вагон ребятишек с нашей улицы, сложит нехитрый скарб на двухколесную высокую тележку, туда же самовар с трубой — и с шумом-гамом отправляемся в бор за сосновыми шишками».
Примерно в 1930 году началось возведение ЧТЗ и ЧГРЭС. Дед участвовал в строительстве первых бараков для рабочих, Планового поселка, родильного дома (тоже барак), где я в 1946-ом родила свою дочь Галину. Велось оно в березовом лесу, куда бабушка водила нас за грибами и груздями, ягодами. Здесь же недалеко, у Первого озера, охотились отец и братья, в лесочке токовали глухари и было множество куропаток. Вся эта дичь была у нас на столе в вареном, жареном, запеченном вариантах».

Всюду музыка звучала
Отец Яков Потапов не пил, не курил, играл на всех струнных инструментах. Сыновей научил играть на мандолине, а Римму — на балалайке и гитаре. Пел, знал ноты. До сих пор сохранился альбом матери, куда отец, ухаживая за ней в 1917-ом, записал ей модный романс «Белой акации гроздья душистые» и другие приятные вещи. Мама, Нина Федоровна Овчинникова, окончила городскую гимназию, потом курсы учителей и медсестер.
В 1929 году в Челябинске появилось радио, и семья слушала концерты, литпередачи. Отец знал Шаляпина, Нежданову, Собинова, Обухову. Рассказывал детям про оперы «Русалка», «Руслан и Людмила». Оперетта в городе появилась еще перед войной, был сильный драмтеатр, Летний сад, где проходили гастроли. А еще Сад-остров с эстрадой, танцплощадками, оркестрами. Там ставились любительские спектакли, учителям в них играть запрещалось. У мамы Риммы был псевдоним Н.Ф. Ольгина, хранились афишки пьес Островского, где она играла. А в 1940 уже дочь играла Ларису в «Бесприданнице». Только не в театре, а в эвакогоспитале, размещенном в ее родной 30-й школе, потом он стал черепно-мозговым отделением, куда девочки ходили дежурить. «Война прошла через нас по живому, хотя мы жили в глубоком тылу, — напишет она много лет спустя. — Накануне войны мама работала старшим кассиром в театре оперетты, и я пропадала на всех спектаклях и репетициях, разучивала танцы и сцены. Поклонников был вагон, потому что была бедная, скромная, но при этом башковитая и языкатая».

Башковитая и языкатая
Прелесть этих воспоминаний — в непрофессионализме их автора. «Предлагали прислать корреспондента, а я села и написала сама в один присест», — говорит Римма Яковлевна о биографии дочери. Эту книгу она тоже писала сама, похоронив вслед за Галей и мужа. Потому здесь нет ни четкой композиции, ни выстроенного сюжета, события, близкие люди всплывают в памяти, и автор тут же рассказывает о судьбе каждого от рождения и до смерти.
В мае 1937 года умер отец. Римме было 14 лет, младшей сестре Рите — 4 года. Двух старших братьев забрали в армию (тогда уходили лет на шесть). Их 42-летняя мама осталась одна. Квартиру у нее трест отобрал для нового главбуха. Им дали две комнатки в засыпном бараке за городом (теперь это район областной больницы). Углы комнат, несмотря на жаркую печку, промерзали насквозь, вода в умывальнике застывала льдом. Соседи — раскулаченные семьи из Мордовии — жили впроголодь. В магазинах пусто, на полках синька и желудевый кофе. Но люди с 6—7 утра занимали очередь, а вдруг…
«Мама работала всю жизнь, общий ее стаж 45 лет, часто по совместительству, плюс семья, огород. Никогда я не видела ее плачущей, и мне не разрешала: «Будешь плакать, не буду брать с собой на кладбище. Его не поднимешь, а тебе жить».
Так Римма враз стала взрослой. В школе она была круглой отличницей. Учебников не было, учились по конспектам. После 8 класса они с подругой пошли на рабфак пединститута, там давали стипендию — целых 75 рублей.
В 1940 году они вместе поехали учиться в Ленинград. Не успели поступить в институт, 2 октября вышел указ о плате за учебу в старших классах и вузах страны. Пришлось ни с чем вернуться домой, в Челябинск.
В 1941-ом Римме исполнилось 18 лет. В июне она пришла в военкомат в красном с мелкими цветочками сарафанчике — сатин-либерти. Рост — 150, вес — 44 кг. Подала заявление — на войну. Маме, конечно, не сказала ни звука.
В армию ее не взяли, и Римма пошла работать на Химфармзавод в бинторезный цех, выпускавший индивидуальные перевязочные пакеты для бойцов. Смена по 12 часов, без выходных, без отпусков. При этом она еще умудрялась дежурить в госпитале и бывать на 7 участке ЧТЗ в подшефной воинской части. Всегда на видном месте: запевала в хоре, солистка в ансамбле танца. Через год, в 19 лет, ее назначили мастером.
«Работать в ночь с 20.00 до 8.00 утра довольно тяжело, особенно под утро, часов с трех ночи. В три часа ночи я объявляла перерыв, все раскладывались вмиг и засыпали. Но без десяти минут 4 часа я поднимала Кларку, она растягивала баян на побудку, и минут 15 мы плясали, притопывали, подпевали и, взбодренные принимались за работу до 8 часов утра. Эта встряска, я сама видела, как нужна была всем, и все были довольны, улыбались и вкалывали дальше».
 

Первая любовь
Пересменка на заводе всего три часа, до дома Римме все равно не успеть, она шла к работавшей с ней красивой блондинке Кларе, сидела с ее дочками 2 и 4 лет. Семья Клары жила в одной квартире с отцом и матерью Василия Старовойтова. Сам он работал в СКБ-2 и жил в общежитии Кировского завода. В 24 года он был главным конструктором САУ-9 (самоходных установок), только что вернулся с Орловско-Курской дуги с боевым орденом Красной Звезды. У него уже была четырехлетняя дочка. Жена Лиля бросила его и вышла замуж за друга отца на 22 года ее старше и ждала от него ребенка в Пятигорске, в оккупации. Василий был весь в переживаниях от женского коварства и неверности. И Клара во что бы то ни стало хотела познакомить его с Риммой, ни о чем не подозревавшей.
В одну из пересменок Клара позвонила Василию, и кавалер мгновенно примчался. «Вдруг влетел порывистый, быстрый, разрумянившийся с ходу, уверенный в себе, ничего такой парень, — рассказывает Римма об их первой встрече.— Я ему совершенно не понравилась, а мне — наоборот, на фоне моих мальчишек и танцоров-ухажеров. Но мы потрепались и расстались. Я привыкла к вниманию, а тут — фунт презрения».
Начальница дала своей влюбленной сотруднице билет на «Летучую мышь» — у Кировского был культпоход в театр. В вестибюле к Римме подошли Василий с другом. «Поздоровались, поговорили, а провожать не пошли, невежи… Вася нравился мне и своей независимостью, и развитием, и, наверное, равнодушием ко мне».
Сам он с белорусского хутора, мать оставалась неграмотной до конца жизни, отец закончил три класса. А у Василия способности проявились рано и ярко. В Гомеле он с отличием закончил школу. «Куда будешь поступать?»,— спросил его учитель. «А какой институт самый лучший?» «МВТУ имени Баумана». «Вот туда и пойду!» 22 июня 1941 года он закончил преддипломную практику в Ленинграде. Сохранилась фотография его группы в Петергофе, возле еще не изуродованного Самсона, не разрушенного фашистами Екатерининского дворца. Ночью вернулись в Москву, их выпуск эвакуировали вместе с Кировским заводом в Челябинск. С 3 июля 1941 года Василий Старовойтов в конструкторском бюро Танкограда. Свое рабочее место за 52 года он не менял: участвовал в создании тяжелого танка «КВ», мощной самоходки СУ-152, танка Победы «ИС-3», что стоит на Комсомольской площади, боевой машины пехоты, а затем нового поколения гусеничных машин, в том числе лунохода, венерохода и марсохода. За разработку самоходных шасси для луноходов №1 и 2 был удостоен Ленинской премии. Менялись лишь названия заводов, были переводы, реэвакуация в Ленинград.

Доченька моя
В январе 1944 года Римма переехала жить к Васе. В тайне от мамы, без регистрации (он еще не был официально разведен). Их прописали в общежитии третьего интерната по улице Спартака (пр. Ленина, 11а), там же получали и карточки. В 1945 году Вася, комсорг ЧТЗ, стал секретарем горкома комсомола Челябинска. Но Старовойтовы по-прежнему жили в крохотной общежитской комнате с решеткой на оконце.
17 мая 1946 года в 11 часов 30 минут утра родилась их первая дочка. «Вес Гали — 4 кг 100 г. У меня вес был 49 кг, позади 4 года войны, недоедания, тяжелых нагрузок. Что мог дать Гале мой организм, изможденный, изнуренный… Однако доченька родилась крепенькая, крупная, бесконечно дорогая, родная».
Ни коляски, ни кроватки у них не было. Была плоская широкая корзина из-под белья с двумя ручками. В ней Галя и спала почти до года. А в два она вместе с родителями покинула родной город. Опытный завод-100, где работал парторгом отец, вернули в Ленинград на Кировский. Он станет знаменитым ВНИИТрансмаш под руководством П. Ворошилова, а В. Старовойтов будет назначен парторгом ЦК КПСС, а затем и его директором.
Убогая комнатка в челябинской общаге будет казаться беременной Римме раем. В северной столице им дали комнату в коммуналке, где уже жили четыре семьи с детьми. «Одна маленькая раковина, довоенная, чугунная на все — умывание, бритье, стирку, варку, мойку, купание детей всех четырех семей. Конечно, наше поколение — стальное», — вырвется у 85-летней Риммы Яковлевны.

Последний день жизни Гали
Оставшаяся часть книги невелика. Воспоминания завершаются двойной свадьбой дочерей весной 1968 года. В магазинах не было ничего, поэтому праздничный стол сообща собирали все знакомые и родственники. Кто-то нес банку сельди, кто-то добывал бифштексы… Мать села на сутки за бабушкин «Зингер», чтобы сшить Гале и Оле постельное белье в приданое. Об этом веселом переполохе Римма Яковлевна пишет с большим юмором. А следующая страница ее книги озаглавлена «Последний день жизни Гали». И это столкновение счастья и боли особенно потрясает. Тем более что стиль остается прежним: простота, сдержанность, бытовые детали.
Галина Васильевна перед гибелью ненадолго заехала к родителям. Привезла им баночку икры и копченого угря на Новый год, рассказала о внуке Теме, как он радовался бабушкиному подарку — сплетенному для него коврику. Мать накормила ее творогом, собрала еду для ее помощника Руслана Линькова. А через полтора часа ее пятью выстрелами в упор расстреляли наемные убийцы в подъезде собственного дома на канале Грибоедова, 91.
На следующий день к убитым горем Старовойтовым по поручению Ельцина приехал Сергей Степашин. Помянули Галю, выпив коньяка, оставшегося от ее 50-летия. «Чем вам помочь?» — спросил представитель президента. «Похороните Галю, а потом нас на сельском кладбище в Горелово. Туда и мы потом подляжем», — подумав, попросил Василий Степанович.
Степашин отвел Олю в сторону: «Какие у тебя родители! Я ожидал всего: упреков, истерики, ненависти, криков, и все это было бы справедливо… Береги их!»
Когда в печати сообщили, что одного из самых известных политиков России похоронят в Горелово, начались возмущенные звонки в правительство. Люди предлагали для могилы Литературные мостки или Александро-Невскую Лавру. Родителям это даже в голову не приходило.
Я была на могиле Галины Васильевны Старовойтовой на Никольском кладбище. С ее гибели прошло лет пять, но вся она была завалена цветами. Сегодня здесь стоит памятник известного художника Анатолия Белкина — российский триколор и перила набережной канала Грибоедова. И всегда лежат цветы. Жаль, что в Челябинске, где она родилась, бывала много раз, где столько лет жила ее семья, ничего не напоминает о Старовойтовых.

Взято здесь: http://www.mediazavod.ru/articles/64610