Свидетель эпохи

Он очень любит шутить о своем возрасте. «Милые дамы, кто хочет сфотографироваться с чучелом барда, милости прошу на сцену». Аккомпаниатор Городницкого, 28-летний Михаил Гантман, рад каждому дню, проведенному в обществе мэтра: «Никогда не знаешь, чего от него ждать. Он такие байки и анекдоты рассказывает, что их записываешь – и потом в любой компании ты король с этими историями».

Кот Матроскин – это я

- Хотите чай со сливками? – спросил меня Александр Моисеевич, но, присмотревшись к пакетику, разочарованно сказал: – а, это простокваша.

- Да нет, это сливки марки «Простоквашино».

- А вы знаете, что кот Матроскин – это дружеская пародия Эдуарда Успенского на меня? Бабушка знаменитого кота плавала, как и я, на Крузенштерне. А песенка Матроскина «Я все чаще замечаю…» – пародия на авторскую песню в целом.

- Матроскин, когда поет эту песенку, аккомпанирует себе на гитаре. А вы – едва ли не единственный бард, который вообще не берет в руки инструмент.

- В молодости я работал на Крайнем Севере, где никаких гитар не было, они бы там замерзли и лопнули. А в зрелом возрасте учиться оказалось очень трудно, поскольку я к тому времени уже был избалован хорошими аккомпаниаторами, от Сергея Никитина и Евгения Клячкина, до Александра Костромина или Михаила Кане. Худшего класса не хочется, а лучше я не научусь, поэтому всю жизнь выступаю с гитаристами. А вообще мне тут показали кое-какие аккорды. (Наигрывает песню «Перекаты».) Ну вот, когда подопрет, играю.

- Знаю, что молодых исполнителей вы не очень-то жалуете.

- Исполнителей до фига, хороших, интересных, каких раньше не было. С авторами вопрос сложный. Есть много талантливых ребят – рыжая девушка из Рязани Ольга Чикина и еще всякие разные. Они другие. Шестидесятники, к которым я принадлежу, все до одного были литераторами – Булат Окуджава, мой друг Михаил Анчаров, Юрий Визбор, гениальный поэт Владимир Высоцкий. А сейчас в лучшем случае текстовики. У них прекрасная гитара, прекрасное исполнение… А общий уровень поэзии в нынешней авторской песне нулевой.

- Вы часто бываете на фестивалях авторской песни за границей. Они отличаются от наших?

- Все как у нас на Грушинском: если рядом проходит один фестиваль, обязательно эти идиоты будут проводить в те же дни рядом другой. Каждый год проходят два фестиваля в Израиле, три в Германии, четыре или пять в Америке. За рубежом авторская песня ценится гораздо больше, чем у нас, потому что там она является основным инструментом сохранения русского языка. Дети, в отличие от взрослых, быстро входят в иноязычную среду и начинают стесняться своих родителей, плохо знающих английский, иврит или немецкий.

А в тех семьях, где поют, ребята вдруг понимают, что все не так просто, что за их родителями стоит огромный культурный пласт. Они начинают петь, читать русские сказки и сохраняют русский язык. Мы говорим, как дышим, а когда дышим, не думаем о кислороде. А я вот думал о каждом вздохе, когда погружался на подводном аппарате. Вот так и за границей с русским языком, авторская песня – как глоток кислорода.

Хелло, Джуди!

- Александр Моисеевич, с удовольствием смотрела «Атланты. В поисках истины» на телеканале «Культура». Будут ли новые серии?

- Я подал заявку на 10 фильмов, потому что есть еще много интересных научных проблем. Например, как влияют природные катаклизмы на исторические события? Кому принадлежит Северный полюс и окружающее дно, которым богата нефть? Надеюсь, скоро начнутся съемки.

- Знаю, что вышедшие в эфир серии имели очень большой резонанс: командованию тихоокеанского флота запретили взрывать списанные боезапасы в районе Курильской дуги. А на фундаментальную науку, на ваш институт океанологии обратили внимание?

- На фундаментальную науку в нашей стране плюют, а вместо этого делают потемкинские деревни типа Сколково. Это делается не для науки, а для того, чтобы отмывать черный нал и чтобы было что показывать иностранцам. Помните, когда все колхозы были в упадке, на Кубани сделали один колхоз-миллионер и возили туда иностранных журналистов? Вот такую штуку хотят сделать со Сколковым. Это не только не улучшит, а ухудшит положение русской науки. В течение многих десятилетий с большим трудом строились настоящие наукограды. Они нищие, они дохнут, а мы вместо того, чтобы их поддержать, будем создавать эту показушную вещь.

- Вы закончили работу над автобиографическим сериалом «Атланты держат небо». Когда и где мы сможем его увидеть?

- Пока этот фильм не купил ни один телеканал. Мы его выпустили на DVD с тем, чтобы погасить часть чудовищных долгов, в которые мы влезли. Коллектив работал бесплатно. Мы в бедственном положении, но фильм снят – это главное.

- Вы такой тщеславный, что снимаете 34-серийный фильм о себе?

- Нет, я не тщеславный, и фильм совсем не про меня. Я просто даю показания как свидетель об эпохе. Инициатива шла от телеканала «Культура». После успеха научного сериала они заказали автобиографический сериал по моей книге «След в океане». Заместитель главного редактора телеканала «Культура» посмотрела первые четыре серии фильма и сказала, что канал не будет его финансировать и показывать, потому что там слишком много евреев. А убрать евреев, то есть себя самого и своих родителей, я не мог и не хотел.

- Наверняка этот сериал дал вам возможность встретиться с теми, кого не видели много лет.

- Самая яркая встреча – с новозеландкой Джуди, я про нее снял целую серию. В 1974 году наше судно «Персей» зашло в столицу Новой Зеландии Веллингтон. Произошла поломка, и мы две недели ждали, пока прибудет запчасть из Германии. Над нами взяли шефство члены новозеландской компартии, среди которых была красивая дама лет этак 29-ти Джуди Холлоуэй, коммунистка крайне левого толка. В своей машине она возила нас по стране. Перед отплытием был вечер, Джуди сняла туфли и плясала со мной босиком. Когда к ней подходили другие мужчины, отвечала «Алекс онли».

Она обещала меня проводить, но судно ушло, а она так и не появилась на пирсе. Я был уверен, что мы с ней никогда не встретимся. Но вот прошло 37 лет и меня пригласили в новозеландский клуб авторской песни. Эмигранты в Австралии и Новой Зеландии – это русские ученые, уехавшие по работе, половина Академгородка сидит там. Я попросил их найти Джуди, зная лишь, что она была членом компартии, которую в Новой Зеландии давно ликвидировали. Джуди нашли по старому списку членских взносов.

Когда мы встретились, она рассказала историю, от которой встали дыбом остатки волос на моей седой голове. Оказалось, что накануне отплытия она появилась на судне и принесла для меня любовное письмо, в котором предлагала руку и сердце. В письмо было вложено золотое колечко в знак нашего обручения. Я в это время был в увольнении, и Джуди долго искала того, кто бы мне это письмо передал. Она вручила его замполиту нашей экспедиции, который, к счастью, оказался порядочным человеком. Кольцо он, правда, взял себе, но письму не дал ход и в политдонесении (в конце каждого рейса замполиты писали донесения в политотделы) меня не выдал.

У него лежала большая пачка портретов Ленина, один из них он вручил Джуди со словами: «Это в знак любви от Александра». С этим портретом она и пришла меня встречать в аэропорт. Тридцать семь лет назад Джуди была скромной учительницей, а за годы нашей разлуки стала известной детской писательницей, ведущей телепрограмм. После встречи со мной она тут же написала роман. В этом романе у нее остался от меня сын, и он едет в Россию искать папу. А я написал песню «Хелло, Джуди».

Этнологический вывих

- У вас есть фильм «В поисках идиша», два года назад занявший первое место на международном фестивале документального кино в Нью-Йорке.

- Я родился в Ленинграде, а мои родители – в Могилеве. Их родным языком был идиш, они говорили на нем, когда не хотели, чтобы я понимал их. Каждый год мы ездили к бабушкам и дедушкам в Могилев, а в 41-м году не поехали: отцу не выдали вовремя зарплату. Это нас спасло. Всех моих родственников – огромную семью – фашисты уложили в несколько ям.

И вдруг мне что-то в задницу стрельнуло: жить осталось два понедельника, а я ничего не знаю ни о предках, ни о языке, на котором они говорили. Я еду в Могилев на свою историческую родину искать останки и ничего не нахожу, кроме разоренных могил. Там евреев нет, а белорусы говорят на идише. Здоровые белокурые ребята составляют словари, изучают мертвый язык. А народа нет, народ уничтожен.

- В книге воспоминаний «След в океане» вы ни слова не пишете о своих детях. А в одном из ваших последних по времени стихотворений «Определение места» – «две внучки в Израиле».

- Три внучки. Мой сын от первого брака впал в чудовищную религиозность. Мой дедушка, который жил в Могилеве, был старостой синагоги. И круг замкнулся. Сын, врач по профессии, ударился в религию и в 1987 году уехал в Израиль, женился, у него три дочери. Они вышли замуж за религиозных ребят и конвейер пошел работать дальше. Теперь у меня четыре правнучки, один правнук, и еще не вечер. Живы, здоровы, счастливы.

А я, конечно, этнологический вывих в своем семействе. Атеист, агностик, потому что занимаюсь наукой всю жизнь. Папа был партийный, поэтому мне даже, пардон, обрезания не сделали никакого. Являюсь автором нескольких русских народных песен, а вот написать еврейскую народную я не могу. Во мне другой ген, а жалко.

- Александр Моисеевич, 78 вам, конечно, не дашь. Есть ли у вас эксклюзивные рецепты, как оставаться в форме?

- Я окончил технический вуз и хорошо знаю, что такое гироскопический эффект. Вращающийся механизм очень устойчив. Почему корабль становится носом на волну? Если судно идет, оно может противодействовать волнам, а если судно легло в дрейф, гаси лампу. То же и с человеком. Надо работать, двигаться, иметь цель и тогда не будешь думать о болезнях.

Автор благодарит клуб «Семь вечеров» (Миасс) и продюсерский центр «Мир шоу» (Челябинск) за помощь в организации материала.