«Премиями вдохновение не заманишь»

Он сочетает историю, мистику и философию так, что реальность обретает новые грани понимания. У нас есть писатель, в своих книгах отсекающий суету от истины. «…Мы от рождения до смерти только и делаем, что своей жизнью, своей судьбой… Библию комментируем». Одной этой цитаты из «Воскрешения Лазаря» (а всего у Шарова вышло шесть романов, последний — «Будьте как дети») достаточно, чтобы искать книги Владимира Шарова, которые читаются на одном дыхании. «Будьте как дети» уже получил премию «Книга года», а в 2008-м номинировался на «Большую книгу».

— По поводу лауреатов «Большой книги» возникают некоторые размышления. Смотрите: Людмила Улицкая, Дина Рубина, теперь Владимир Маканин… Это и так известные писатели со своим кругом читателей. А тут еще и премия…

— Я придерживаюсь другой точки зрения. Эти авторы — ориентиры в мире современной литературы. Они мастера своего дела. И хорошо, что их отмечают.

Сейчас книг стало — невероятное количество. Я, например, в большие книжные магазины не хожу. Там такое огромное количество наименований, вывесок, стеллажей, что я не в состоянии найти то, что мне нужно.

— А что вы сами читаете?

— Я люблю всё хорошее — прозу, стихи, сказки. Много читаю мемуаров и воспоминаний, написанных не профессиональными литераторами, а простыми людьми. Как они жили, воспитывали детей, как бежали, возвращались, сидели в лагерях, выходили оттуда, как любили, как понимали и свою, и общую судьбу.

Это и есть свидетельства истории, которую без таких воспоминаний мы бы вообще не знали. К сожалению, в России люди боялись всё это хранить. Письма, дневники уничтожались… ХХ век оставил много пролитой крови и очень мало описаний того, как проходила жизнь...

Что касается художественной литературы, мне нравятся Андрей Битов, Саша Соколов, Миша Шишкин, Анатолий Королев. Сейчас много разнообразной интересной литературы. Могло бы быть существенно хуже…

— В романе «Будьте как дети» много исторических фактов, от чтения которых расширяются зрачки. Историки не взвились кострами недоумения, например, после точных дат писем Крупской, приведенных в романе?!

— Нет. Мне уже и не только это научились прощать. Есть очень много такого, без чего наша история никогда понята не будет.

В ХХ веке среди важнейших для нас событий — революция, Гражданская война и всё, что было дальше, — человеку и обществу свойственно выстраивать простую, понятную историю, не вызывающую лишних вопросов и сомнений.

Я же стараюсь писать в рамках той правды, которая адекватна реалиям и сложностям описываемого времени. Иногда это мало напоминает то, что излагается в учебниках истории.

Подобное неизбежно. Приходит другое время, другие люди. И на вопросы, которые они задают, в старых учебниках нет ответов.

Я пытаюсь вернуть огромный пласт жизни или даже чаще просто помянуть миллионы людей, которые жили, рожали детей, воевали и много о чем думали.

Большинство из них погибло. Но у них была своя правда, и, какие бы ошметки, ничтожные обрывки от нее ни остались, восстанавливать эту правду необходимо. Иначе мы ничего не поймем в нашей общей судьбе.

Мир так устроен, что и при жизни человека, и после его смерти здесь, на земле, справедливости немного. От кого-то, например белых и красных, сохранилось огромное количество документов, а от других, чья роль в русском ХХ веке была не меньшей, — почти ничего.

Тысячи и тысячи проповедников, странников были бесписьменными, они передавали свои знания из уст в уста. И найти то, во что они веровали, чего ждали и на что надеялись, непросто. В любом случае я пытаюсь это понять.

В то же время, конечно, роман — это художественное произведение. И «Будьте как дети» для меня в первую очередь — это печальная притча о страшном времени.

— В одной рецензии написано: «Для героев Владимира Шарова чрезвычайно важно знать как можно больше о своих предках». А лично для вас? Вы родились в семье писателя-сказочника… А дальше?

— Я застал только одну бабушку, но и она отсидела в лагерях пять лет. Все остальные погибли.

Бабушки и дедушки, тетки и дядья, у которых были собственные деды и бабки, — всё это живые свидетели почти полутора веков жизни, к которым они так или иначе причастны. Это то, что я называю «теплой» историей. Не та, что из учебников, а совершенно конкретная, согретая радостями и печалями твоих близких людей.

С 1958 года у нас была квартира в писательском кооперативе. В то время возвращались люди из лагерей, и многие друзья отца приходили в гости, а некоторые просто у нас жили.

Рассказывали то, что видели, через что прошли. Я сидел за столом до часу ночи и слушал — меня было трудно загнать в постель. Благодаря этим людям я довольно рано много стал понимать.

Эти люди и были моими университетами, другой частью «теплой» истории. Мне кажется, что для всех нас очень важно восстановить связь времен и событий.

Возможно, вы слышали, что первыми, кто у нас почти целиком пошел под нож, были краеведы. Самобытность, непохожесть друг на друга тех или иных областей, городов, сел и семей власть выпалывала подчистую.

Теперь надо заново сажать и растить генеалогическое древо и древо отношений твоей семьи с другими семьями и вообще с окружающим миром. ХХ век у нас почти стерт. Остались сущие крупицы, однако и их разыскать в архивах нелегко.

Главное — нам надо хранить воспоминания родных. Но люди уходят, и забывать об этом нельзя.

— В одной из статей, посвященных вашему творчеству, есть такие слова: «Романы «След в след», «Воскрешение Лазаря», «Репетиция» наводят на мысль о стремлении автора в меру сил и возможностей устроиться и обрести покой среди хаоса и смуты». Это верная мысль?

— Какие-то моменты видны только со стороны. Возможно, что это так и есть.

В любом случае я благодарен за это наблюдение, потому что любому литератору — и когда он работает, и когда работа уже закончена — выйти за ее пределы трудно. Особенно если рукопись пишется не один год (а «Будьте как дети» заняли у меня почти семь лет).

Вообще же я пишу, конечно, о том, что не дает мне покоя. Но появляется ли он у меня после того, как поставлена последняя точка, сказать не могу. Скорее, просто накапливается усталость.

Лет сорок назад, еще в школе, я узнал про крестовый поход детей. В начале XIII века многие тысячи детей из Германии и Франции (большинство историков считает, что их было не меньше 25 тысяч) собрались в войско и пошли в Иерусалим отвоевывать Гроб Господень.

Они верили, что взрослые крестовые походы завершались неудачно, потому что вели их грешники. А они — дети, невинные души. И с помощью Господа освободят от сарацин Святую землю.

Стены каждого города, которые они видели на горизонте, принимали за Иерусалим и ликовали, что дошли. По пути их убивали, они умирали от болезней, голода и холода.

Несчастных захватывали и продавали в рабство, девочки попадали в гаремы. В общем, до Святой земли никто не дошел, и домой вернулись тоже немногие…

За сорок лет к походу детей много чего подверсталось, пока однажды я не стал думать, что и в попытке нашей страны спастись и построить рай на земле есть немало отголосков тех давних событий. Во всяком случае, в той части революции, которая была самой низовой и бесписьменной…

Конечно, всё, что я пишу, — это попытка разобраться в окружающем нас мире, во всей этой бесконечной крови.

— Когда рукопись сдана в издательство, как быстро вы принимаетесь за новую работу?

— После финала я вычерпнут до дна, и никакими премиями тут мне не поможешь. Это, конечно, тяжелый период. Потом, как вода в колодце, что-то постепенно начинает скапливаться. Из детства я вынес несколько очень ярких впечатлений. Вокруг них всё и собирается…

Источник: chaskor.ru