Новое время мучеников

Убийство о. Александра сперва просто ударило по лбу. Это было почти физическое чувство, поэтому я точно помню место удара. Потом, на похоронах, спокойно и печально заработало сознание, и я вдруг увидел, что мы вступаем в новое время мучеников. Только сейчас, при выходе из Утопии, разделительная линия между мучениками и мучителями другая, чем при входе в Утопию. Она проходит внутри христианства, она рассекает все лагери. Сталкивается религия любви и воинственное национальное язычество. Сталкивается привычка ненависти, легко меняющая образ врага, и чувство вечности, освобождающее от ненависти. После смерти Сахарова ни одно событие так не потрясало меня. Недаром приходят мученики и недаром их чтят. Мы прошли какой-то новый поворотный пункт. Поднялась еще одна голова дракона, и каждый, кто остается в России, должен быть готов остаться один на один перед огнедышащей пастью.

Лет 15 тому назад о. Александр, прочитав мое эссе о пене на губах, превращающей змееборца в нового змея, остановился перед иконой из собрания Московской патриархии, и показал мне лик св. Георгия, сохранявшего отрешенный покой в битве с чудовищем. Я согласился, что на хорошей иконе это действительно так и языческий сюжет преображен христианским духом. Но на значках и плакатах никакой отрешенности не осталось. Только упоение ненавистью, только образ противника как воплощение мирового зла. Такие вещи не первый раз случаются в истории. Свастика в Индии до сих пор остается мирным религиозным символом. Ненависть, ищущая освящения, легко превращает образ духовного движения в фашистский знак.

О. Александр, мне кажется, понимал, на что он идет. Да и как было не понять, получая каждый месяц новые письма, написанные в обычном для "Памяти” стиле. Мы не знаем, кто нанес священнику удар топором в затылок. Это мог быть первый попавшийся, сбитый с толку воплями о спасении России. Но мы хорошо знаем, кто хотел смерти проповедника, кто убивал его в помышлении. Отец Александр как мыслитель был учеником Г.П. Федотова, убежденным экуменистом. Для многих это почти то же, что масон, а масон — что черт. Вполне порядочный, но ограниченный автор недавно написал: ”Я невольно цепенею при мысли, что какого-нибудь малодушного епископа, "сергианца”, заменит какой-нибудь бодрый, энергичный экуменист-масон, разрушитель основ православия” ("Свободная Россия”, № 3). "Бодрый, энергичный экуменист” — это почти портрет Александра Меня. Он настойчиво вел диалог с католичеством. Исследуя религии Востока, искал в них не демонические извращения, которые всюду можно найти, а искры Единого Огня. И считал путем евреев признание Христа Спасителем без разрыва с иудаизмом, — так, как учил сам Христос и апостолы до Павла. Для православного фундаментализма, застывшего в гордыне Третьего Рима, все это ужасные ереси.

Разрушение барьеров между Россией и Христианским миром кажется ему разрушением основ православия (эту характеристику я встречаю не первый раз). Не решаются поднять руку на Федотова и травят его учеников. Все, в чем упрекали Александра Владимировича Меня, можно найти у Георгия Петровича Федотова: взгляд на православие как ветвь единой христианской культуры, соединение традиций высокой духовности с борьбой за политическую свободу и права человека. В годы застоя о. Александра таскали за это на допросы, устраивали обыски, поливали грязью в газете "Труд” (не забывшей упомянуть, что по паспорту отец Александр — Александр Вульфович; это, конечно, сразу должно было уронить его в глазах пролетарских интернационалистов)... Сейчас старые методы травли уже не годятся, но нашлись новые, неформальные.

За какой-нибудь год о. Александр, благодаря телевидению, стал первым проповедником страны. Режиссеры, привлекавшие его, не сознавали, какую бурю зависти, раздражения и ненависти — до скрежета зубовного — они вызвали. Раздражал самый облик о. Александра, благородные черты его библейского лица, открывшегося десяткам миллионов с экрана телевизора. Всем своим обликом Александр Мень разгонял мрачные призраки, созданные черносотенным воображением. И это не могло пройти даром. "Ненависть к чужому — не любовь к своему — составляет главный пафос национализма — не в одних фашистских странах”, — писал Г.П.Федотов ("Новый град”, 1952, с. 108). Эта ненависть справила свой кровавый праздник. Но он не остановит духовного движения, в центре которого стоял отец Александр. Хочется еще раз вспомнить призыв Федотова: "Мы спрашиваем не о том, во что человек верует, а какого он духа. Под этим знаменем соединились мы в борьбе за правду Нового Града” (с. 377).

Из книги: Памяти протоиерея Александра Меня. - М.: Рудомино, 1991. С. 43-44.