Другая музыка

Эту книгу предваряет большая статья литературоведа Бенедикта Сарнова, не только знавшего Бориса Слуцкого (1919–1986), но и прекрасно понимавшего его трагедию. Недаром новое издание – это попытка исправить историческую несправедливость. Далеко не первая – несколько раз уже печатались сборники, своей целью ставившие публикацию стихов Слуцкого «в авторской» редакции. И почти в каждой такой поэтической книжке были мелкие ляпы, упущения: то выскользнула строка, то напечатаны изуродованные цензурой строки. Удалось ли избежать подобного в теперешнем издании – покажет время и работа литературоведов.

Однако уже сейчас можно сказать, что книга эта отличается от прочих сборников Слуцкого тем, что в ней авторская воля выполняется все же в большей степени. «Состав книги, – признается Бенедикт Сарнов, – которую вы держите в руках, отражает все-таки мой выбор. И конечно, я не смею утверждать, что, если бы Борис Слуцкий решил сам собрать книгу своих стихотворений под таким заглавием, он включил бы в нее именно те стихи, которые выбрал для этой книги я. Хотя с довольно большой долей уверенности могу все-таки предположить, что его выбор совпал бы с моим процентов, по крайней мере, на девяносто. Это предположение я основываю не на убеждении в непогрешимости своего поэтического вкуса, а на тех бесконечных, непрекращающихся разговорах, которые мы вели с Борисом о его стихах на протяжении трех десятилетий нашего – не смею сказать дружеского, – но довольно близкого общения».

Но в чем проблема? – спросите вы, – отчего так важны эти дотошные разговоры о правках? Дело в том, что, будучи одним из известнейших поэтов советской эпохи, Слуцкий, пожалуй, больше прочих пострадал от цензурной редактуры. К тому же, предпочтя замалчиванию и писанию стихов в стол хоть какую-то возможность печататься, он сам уродовал многие стихи только для того, чтобы они увидели свет. И нередко с горестью говорил об этом: «НЕ – две буквы. Даже не слово. / НЕ – я снял. И все готово... / Зачеркнешь, а потом клянешь / всех создателей алфавита. / А потом живешь деловито, / сыто, мыто, дуто живешь». Порой Слуцкий даже устраивал странные эксперименты, собирая знакомых и читая им свои поэтические тексты в обоих вариантах: отредактированном и нет. Первые стихи, разумеется, проигрывали вторым. Поэтому не удивительно, что всю жизнь поэт мечтал прорваться к читателям в «своем варианте».

В нынешнем сборнике шесть частей: «Ничего, кроме войны», «Скуки не было», «Комиссары», «Покуда над стихами плачут», «Повинуясь музыке души» и «О себе. О поэзии. О поэтах». То есть своего рода избранное: гражданская лирика, включающая социальные (прокоммунистические, а потом отчаянные разочарованные стихи, вроде «Бог» или «Хозяин»). Обязательные военные тексты. Громогласно гремящее: «А в общем, ничего, кроме войны! / Ну хоть бы хны. Нет, ничего. Нисколько. / Она скрипит, как инвалиду – койка. / Скрипит всю ночь вдоль всей ее длины. / А до войны? Да, юность, пустяки. / А после? После – перезрелость, старость. / И в памяти, и в сердце не осталось, / кроме войны, ни звука, ни строки». И тоскливо тянущееся, многим известное по знаменитой песне С. Никитина: «Лошади умеют плавать. / Но – не хорошо. Недалеко». Война во всех этих текстах не представляется чем-то исключительным, в ней нет ни восторга, ни славы (даже для победителей), особенно тягостны для всех участников ее последствия: болезни, инвалидность и нескончаемые ночные кошмары. И это в то время, когда советская власть призывала поэтов и прозаиков писать о бойцах-героях и славных победителях из народа. Впрочем, было бы лукавством не сказать и том, что Слуцкий как истинный патриот хоть и презирал войну, всегда был на стороне русских солдат и оправдывал их жесткость своим чеканным стихом.

Впрочем, и так называемая интимная лирика Слуцкого тоже отличается бескомпромиссностью и резкостью. Поэтому, говоря о творчестве поэта, критики достаточно часто цитируют его знаменитые строки: «Я не давался музыке. Я знал, / что музыка моя – совсем другая». И действительно теперешний сборник в полной мере демонстрирует эту музыкальную резкость. Стилистика, построенная, казалось бы, на дисгармонии, странным образом гармонична. «Диктаторы звонят поэтам / по телефону / и задают вопросы. / Поэты, переполненные спесью, / и радостью, и страхом, / охотно отвечают, ощущая, / что отвечают чересчур охотно». А ломаный ритм невероятно мелодичен. «Почему люди пьют водку? / Теплую, противную – / полные стаканы / пошлого запаха / и подлого вкуса? / Потому что она врывается в глотку, / как добрый гуляка / в баптистскую молельню».

Еще в книгу включена проза Бориса Слуцкого. Военные воспоминания, мысли поэта о поэзии, очерки о друзьях и знакомых (среди которых были Илья Эренбург, Вера Инбер, Николай Асеев, Александр Твардовский, Алексей Крученых и другие поэты и прозаики). Эти небольшие прозаические зарисовки, как правило, неожиданны (если не ошеломительны) в своих оценках.

В финале сборник прокомментирован Бенедиктом Сарновым, а начинается с большого творческо-биографического очерка о Слуцком.

Источник: Читаем вместе