Вадим Могильницкий. Стихи разных лет

Здесь можно познакомиться со стихами Вадима Анатольевича. Все имеющиеся у нас на данный момент стихи можно скачать ниже (см. прикрепленный к этому материалу файл).

* * *
Вновь сентябрь. И вновь порой
Среди туч и мглы унылой
Нам, как детства отзвук милый,
День подарен – вот такой.
Небеса уходят ввысь,
В их сияньи тихо, строго
Над разъезженной дорогой
Клены в ризах поднялись.
Дымом дальнего костра
Тянет в воздухе нагретом,
И белье среди двора
Подсыхает, будто летом.
Дозревая, как вино,
Пахнут яблоки на полке.
Моет женщина в футболке
В бликах радужных окно.

В лес, скорей!... Там бродит Осень
Меж ветвей, стволов и трав,
Словно что-то потеряв,
По полянам, среди сосен,
Где озер небесных просинь
В кронах сомкнутых дубрав.
Оглядит свое жилье –
И уходит молча, тенью.
В тихой поступи ее
И прощанье, и прощенье…
А вокруг – лазурь и медь,
Зелень, золото, рубины.
Алым пламенем рябина
В небо хочет улететь,
Но, смущаясь, медлит – ждет
Здешней славы  запоздалой –
Несказанной, небывалой
Всей красе своей в зачет.
И заоблачным хоралом
Светлый день над ней плывет.

И печальным, горьким, малым
В мире бедствий и невзгод
Душам нашим весть дает:
Счастье есть для них на свете –
Жить, дышать вот этим днем.

Вспоминай, мой друг, о нем
В будущем тысячелетье.

После дождя
Очистилось небо от туч,
И солнца легла позолота
На речку, на лес, на болото.

Как ласков полуденный луч!
Все горлинка кличет кого-то…
Щемящая, старая нота,
От детства утерянный ключ.

И стог за оградой пахуч.
Так тихо. И так далеко ты!
Усни, мое горе-забота,
И памятью сердце не мучь.

Перед закатом
Садится солнце над лесом,
А я у стеклянной двери
Считаю его отраженья:
Одно, и два, и три.

Садится красное солнце
Над лесом, над домом чужим,
Куда входил я когда-то,
Где был когда-то любим.

О, памяти смертная мука!
Закат осеннего дня.
Пусть завтра взойдет оно утром
И не увидит меня.

О, слова последнего рана,
Смертельней всех ран на земле,
Разбитое на осколки
Солнце в вечернем стекле.

Галуа
Когда туман речной редеет на озерах,
Не привелось ли вам в рассветный лес войти,
Где щебет первых птиц и влажных листьев шорох,
И тело, на траве простертое, найти.
Всю ночь он здесь лежал. И не пришли за ним
Ни друг, ни брат, ни мать. И этого рассвета
Уже не видит он. И день начала лета –
Его последний день.
                 Давайте помолчим.

Найдут слова потом. Для новых поколений
Откроют дар его, непостижимый гений…
А мы его в траве, лежащего нашли
Под пологом лесным, под колоколом вешним.

О, грустный мальчик мой! Жилец звезды нездешней,
Затерянной в ночах безрадостной Земли.

Bunte Blatter
Вот снова с мартом мы наедине.
Закат студеный плещется в окне.
– Чего тебе, душа? – Хозяин знает.
Щелчок, отвод. Зеленый глаз мерцает.

И первый звук, рожденный в тишине
(Так лист из почки влажной возникает)
Причастьем Nicht zu schnell, mit Innigkeit,
Как в первый раз, сжимает горло мне.

О, музыка! Как учишь ты любви!
Всегда ты близко – только позови.
Средь тьмы ты – ясность, в ясности – загадка.
Безгневна горечь, сладость без измен.
И ничего не требуешь взамен…
– Одной лишь жизни. Враз – и без остатка.

У памятника Петру
                                      Я вернулся в мой город, знакомый до слез…
                                                                                            (О. Мандельштам)
Эти топи да веси, свежак да плывун,
Беспросветные тучи, гранитный валун.
Над бескрайним простором простертая тьма,
Голь-равнина – Россия, топор да сума!
На костях, на кремнистой болотной крови
Зачинался здесь храм непомерной любви,
Неимоверной любви, небывалых измен.
Только что без них Русь – пытка, морок и тлен!
На твоих вековечных осенних ветрах
Сколько судеб сгоревших, развеянных впрах.
Заточенным, казненным немеряный счет,
Задохнувшимся влагой туманных болот.
Заплатившим рассудком, душой и судьбой
За свиданье с тобой, за разлуку с тобой.
В монолитном, гранитном твоем торжестве
Каждый камень вопит, каждый мост на Неве:
Отрыдать бы за них, отмолиться за всех
Убиенных, упавших в песок иль во снег,
На открытых пространствах твоих площадей,
Средь крестов-куполов, средь туманов-дождей.

Здесь стою и поныне с котомкой своей
Поседелый скиталец, пророк, иудей –
У знакомых дверей, у речных фонарей,
Напоенных бессолнечной памятью дней,
На местах довременных расчисленных встреч,
Где сходились, бывало, судьбе всуперечь,
У пристанищ последних бессрочных разлук,
Где в рассветах сторожких таящийся звук.
Звук вокзальной тоски, приторможенных шин,
Замирающий зов – весть сибирских равнин,
Монотонный, чугунный, ночной перестук…
Пашет небо бессонниц воронежский плуг.
Бороздою – в пространство, без вод и без звезд,
В безымянную ночь, безмогильный погост.

Старый Петергоф
Стою на обезлюдевшем перроне.
Кругом – леса, куда ни кинешь взглядом.
Взошла звезда на сером небосклоне
Над отошедшим в вечность Ленинградом,
Над Эрмитажем и над Летним садом,
Над Лаврой, над Исакием, над Смольным,
Над миром горним и над миром дольним.
– Мой ангел, где ты? Свет мой и отрада.

Мой ангел кроткий! Как звучит в тумане
Гудок усталый, вестник расставаний.
В них наша горечь, памяти привычка.

Горит звезда, одна в небесном лоне.
Спит Петергоф. И пусто на перроне.
И наша жизнь ушла, как электричка.

Февраль на Петроградской
Как потерявшийся ребенок,
Зажав в комок тоску и страх,
Душа брела одна, впотьмах…
Срывался дождь, а лед был тонок,
И в обезлюдевших дворах
Таился сумрак. Вдруг спросонок
Кричал гудок. И плыл в затонах
Средь льдин линялый зимний флаг.
И я пришел – к чужим дверям.
Душа ж осталась где-то там.
И в опрокинувшемся мире
Слепой монах играл на лире,
Качалось тонкое копье
И в сердце целилось мое.

И обмирало, и немело
Душой оставленное тело,
И я не мог ему помочь.
И ветер, прилетев с залива,
Метался за окном тоскливо
И ставнями стучал всю ночь.

На Обводном канале
Любимая! Какой здесь листопад
Зовет тебя из мест, тебе знакомых,
Вот церковь, вот река, вот крыша дома,
Где ты жила – две вечности назад.

Вернись ко мне из незабвенных лет,
Когда счастливая и молодая,
Одна ль, вдвоем – прошла ты здесь, не зная,
Что тень моя бредет тебе вослед.

Любимая, вернись! Начнем с начала.
Еще ночлег нас не позвал домой.
Еще мосты не замело зимой,
И жили, и любили мы так мало!

И ночь стоит над Обводным каналом.
Такая ночь! Что – ах, и боже мой!…

* * *
С каких камей, с каких преданий древних
Твой лик и взгляд и шаг твой занесен
В наш скорбный мир? С каких глядит икон
Твой образ детский, чистый и напевный?

Средь суеты и злобы повседневной
Затерян – не воспет, не освящен
В поэмах и холстах – таится он,
Пронзая сердце кротостью безгневной.

И где тот храм, где я б молиться мог,
Пустыня, где б душа моя искала,
Чем сбыться ей – среди Твоих дорог:

Травою, где нога твоя ступала,
Водою, чтобы пыль с нее смывала,
Молчаньем ветра, что таит твой вздох?...

Полусонница
К полночи ветер стих. И мертвая листва,
Засыпавшая двор, в окне видна едва.
На тле угрюмых туч стоит, рисуясь четко,
Под вышкой-фонарем тюремная решетка.
А в сумрачных дворах потухших окон ряд.
Как в ил придонный, в ночь забившись, люди спят.
Вот поезд прогремит – и снова тихо станет.
И слышно, как шуршат за стенкой тараканы.
И так напружишь слух, что в этой тишине
Вот-вот услышишь вздох в неведомом окне,
Далеком – дальше звезд, осенней мглой укрытых,
Затерянных в ночи и Господом забытых.
Слух обратится в явь и вновь вернется в ночь,
Которой ни вздохнуть, ни вскрикнуть, ни помочь,
В неверном забытьи, где вдруг расслышишь даже
Усталый шарк подошв ночной больничной стражи.

Рихтер
На склоне лет и зим мне снится иногда
Московский старый двор, скамейка у пруда,
В сосульках радужных застывшие деревья,
Затеплившийся свет в притворе церкви древней…

Ах, март-солнцеворот!... Капель и холода.
И снится: день настал, и я пришел сюда.
И встала над землей вечерняя звезда.
И я стою под ней – с котомкою убогой,

Неузнанный Арфист… Как в прежние года
Стоял нагой Адам – и, первый, слушал Бога.

Жар перед выздоровлением
Туман, мороза кружева,
Синицы в фортку свищут.
Куда девались все слова?
Меня по свету ищут.

А я, подушек и микстур
Покинув дол унылый,
Лечу в заоблачный B-dur,
Где свет, где кто-то милый.

Где кроткий взгляд, и смуглый лик,
И голос родниковый,
Где мой язык – не мой язык,
Немой и бестолковый.

Где что забыл, что потерял?
Синицы спозаранку
Мне насвистали, чтоб искал
В полях мою беглянку.

И вот диван-ковчег плывет
В неведомое лето,
И солнце жаркое встает
Над дальним лесом где-то.

Встает над лесом, над рекой,
Над крышей-черепицей.
И пахнет сладко день-деньской
Ванилью и корицей.

И этот свет, и этот зной
Раздарен и измерен,
И ласточки полет шальной
Непостижимо верен.

Лечу – и вижу, снится мне,
Как Спас златобородый
Благословляет в вышине
Сады и огороды.

И тонкой пряжи серебром
Его укрыты плечи,
И тихим солнечным двором
Идешь ты мне навстречу.

Утешение
Опять декабрь. Еще одна зима
Стоит тоскливой гостьей у порога.
Сквозит обледенелая дорога.
Деревья наги, сумрачны дома.

Что этот мир: больница иль тюрьма?
Но, Боже… вспомни – видел ты когда-то
Больного, у окна его палаты,
Чьи дни уж сочтены? Или с ума
Сходящего в подвале каземата.
Безвинно осужденного, в плену…

Им – эту б ночь, и снега желтизну,
И хруст его, и край луны щербатый!...
Что наши боли, горести, утраты?
Им – эту б только зиму, лишь одну!...

Открытка
Нерусский текст, и глянца позолота.
Небес отверстый купол, а под ним
Весь в летнем зное, с птичьего полета –
Опасный город Иерусалим.
Мне старый друг прислал цветное фото.
Порой средь наших скучных, скудных зим
Гляжу я на него и вижу что-то
Из тех времен, когда был мир другим.

Когда не я, а кто-то, бывший мною,
В тени олив, под древнею стеною
Всю ночь Отца небесного молил.

И был еще обратный счет не начат
Утрат, уходов… И в Долину плача
Почтовый Боинг рейс не проложил.

Памяти А.Д.
Уходит человек. И все его заботы,
Труды и дни его уходят вместе с ним.
Гроб в лентах… чья-то речь. И рядом мы стоим
На мартовском снегу примолкшие сироты.

Ложатся в снег венки; шопеновские ноты,
Рыдая, к небесам уходят, словно дым
Над скошенным жнивьем. И снится нам, живым,
Та жизнь, что с ним ушла, и с нею наши счеты.

Уходит человек. Ладья его плывет
В страну, где нету слов – и воскресенья чуда.
Лишь на губах у нас та горечь и остуда,

Да соль в души рубцах. Нам внятен этот счет
– Тех дней и тех трудов. Нам помнить их, покуда
В свой час не возвестит Господь и наш уход.

Мандельштам
…Нет, не из гиблых тундр, засыпанных снегами,
Не от веронских рощ, от тассовых гробниц –
Из всех веков и дней, провинций и столиц
Я в город мой вернусь, здесь ночь пробуду с вами,

Чтоб к утру умереть – с речными фонарями.
Средь выплаканных впрок Кассандр пустых глазниц.
Меж храмин куполов, глядящих долу-ниц,
Где Шуберт на воде и Моцарт в птичьем гаме.

Вещей разъятый смысл – строкою, в океан,
В ваш хлеб и виноград, в тугой гомеров парус,
В упавший с древа плод, в неугасимый Фарос,
В ручей, тростник над ним… в зрачок, в гортань, в орган,

Что над Землей гудит, мехов раздувши жилы,
На страшной высоте, где братских солнц могилы.

Лето 86
Степной полынный шлях. Курганы, тополя.
И горлинки поют. Ты жив, мой край забытый.
Встает в лугах туман, и зреет плод налитый,
И предвечерний свет ложится на поля.

Здесь мир. Здесь помолись. Покой тебе, Земля!
Молись и ты за нас. За разум наш несытый,
За мертвые сады над Припятью убитой,
За долгий вздох ночной под шелест ковыля.

Молись, пока мы есть. А я, глядишь, постом,
Собравши в узелок страниц истлевших ворох,
Вернусь еще сюда – молчать в твоих просторах,
Глядеть на куполок под скошенным крестом,

Где сивый твой Чумак бредет за звездным Возом
И клонит посох свой к уснувшим верболозам.

Акросонет
Март на дворе. Январь минул давно.
Открылся день и просветлел нежданно.
Я вспомнил имя светлое: Оксана –
Манящий звук… В нем бархат и вино,
И ночь, и цвет сиреневый в окно,
Легенда, сказка. Чистый и чеканный
Античный лик. А в час тоски незваной –
Яснеющих озер прозрачных дно.

От тех озер, из сказочных тех стран,
Когда холмы окутает туман,
Стопами легкими едва касаясь
Атласных трав, уходишь ты одна

На грани зыбкой сумерек и сна,
А я зову тебя… и просыпаюсь.

Сон об украинской ночи
                                               Оксане
И вспомнится – остывшая от жара
Ночная степь, ночные облака,
Ночной автобус, погасивший фары,
Полынь и песнь немолчная сверчка.

Спи, сердце. Знаешь, осень уж близка…
Вздохнула ночь – и снова длятся чары.
Бледнеет небо… Лебедь, Воз, Стожары…
Пространств безмерных вечность и тоска.

О, родина… Мне от тебя не надо
Ни памяти, ни ласки, ни награды.
Лишь дай души – чтоб ей была сладка
До зимних дней, до крайнего стежка
Полей твоих полынная прохлада
Под песню неизбывную сверчка.

Конец песни
                                  Бывают художники личные, сверхличные
                                  и сверхалкоголичные.
                                                                   В. Софроницкий
Год за годом, по выщербленным ступеням,
Так кончается век – то ли был, то ли не был?
Хорошо лежать на чьих-то коленях
И глядеть без мысли в ясное небо.
Хорошо снежком из дома, из кухни
Вдруг уйти, исчезнуть в вечернем тумане,
И глядеть поутру на костер потухший,
Что всю ночь горел на лесной поляне.
Хорошо под знаком Девы родиться
И за Деву пасть, как во время оно.
Хорошо под старость ума лишиться,
Чтоб на тризне близкой – марш Мендельсона,

А не марш Шопена… оно бы ладно,
Чтоб одно молчанье – ни лжи, ни фальши
Лишь руки касанье – юной, прохладной
На груди припомнить… и не знать, что дальше.
Хороша ты, девочка – чистые росы.
Хороша… лишь сама ты о том не знаешь.
Хорошо умеешь ставить вопросы,
Хорошо сама на них отвечаешь.

Хороши на закате чистые росы,
Хороши на рассвете русые косы.
Не спросить потом – кто нашел, да бросил,
Чтоб ноябрьский ветер их приморозил.
Мимолетный бред предвечерней смуты
В зеркалах дневных отразится ясно.
Может быть, в голове твоей компьютер,
Но целуешь ты и сладко и властно.
Но уходишь ты – век с тобой уходит.
Мало стоят, милая, сказки эти.
На земле своей, на его исходе
Нам с тобой, вдвоем – ничего не светит.

…Хороша ты, девочка, ясные глазки.
Только в мире нынче иные сказки.
Век уходит, милая… Только тени
Остаются… Вспомнить лишь – мы ли жили?
Хорошо лежать на твоих коленях.
Только лучше, знаешь… лежать в могиле.

Колыбельная в конце зимы
Ты ушла – и день погас.
На стене халатик синий.
За окошком свежий иней.
Фотокарточка анфас
На кого-то смотрит с полки.
У подъезда лясы-толки
Точат бабки. Поздний час.
Незаметно день угас.

Прилетели свиристели,
Посидели, посвистели,
Поклевали – про запас
(Март гостинцев не припас).
Вмиг снялись – и улетели.
Над тобой не пролетели?
Вдруг взглянула ты как раз…

Во дворе скрипят качели.
Зимний вечер, поздний час.
Где ты, солнышко, сейчас?
По обочинке-дорожке
Осторожно ставишь ножки.
Чуть подтаял гололед.
Вон автобус твой идет.

Заходи, садись к окошку.
Опускай воротничок.
Сумку к стенке – и молчок.
Оглядевшись понемножку
В суете, не понарошку
Отдохни, вздремни чуток.
Путь недолгий – под часок.

Жмет шофер – конец недели.
– Есть на выход? ¬ Пролетели
Мост, завод, шиномонтаж,
гастроном – и вот он, наш,
С детских лет родной, Сельмаш.

С остановки, помаленьку –
Крыша, двор, подъезд, ступеньки
И четвертый твой этаж.
Нажимай звонок знакомый.
– Я, Олеся. Вот и дома.
Как живете? – Все путем,
Ждем тебя. – А где Анюта?
Ох, пора надрать кому-то…
– Будешь ужинать? – Потом.
В тихой кухне светлой ночкой
Сядут рядом мама с дочкой.
Разговор неспешный тих…
Тут звонок. – Явилось, чудо!
– Здравствуй, мама. – Ты откуда?
Ладно. Ужин на троих.

Спать легли. Конец беседе.
Погасили свет. Соседи
Тоже стихли за стеной.
Звук последний, скрип дверной
Замирает на площадке…
Легче крылышка касатки,
Тише бабочки ночной
Сходит сон, скользнув украдкой.
Тронул веки, гладит пятки…
Спи, мой ангел, спи, мой сладкий,
Свиристельчик мой родной.

Тихо-тихо за стеной.
На стене халатик синий.
Летний вечер на картине,
Стог уснувший под луной.
Может, он тебе приснится?
Спят стога, озера, птицы.
Ты, на карточке, со мной.
…В сонный омут, в твой покой
Уплываю, как на льдине.
Синий лед, халатик синий,
Синий омут, плес ночной.

Спи, мой птенчик. Спи, родной.

Скачать в форматах .doc (Microsoft Word) или .pdf (Adobe Reader): 

Stihi.doc