"У памяти есть удивительное свойство – чем старше становишься, тем ярче картинки из детства"

Где живет Королева мышей из культовой новогодней сказки «Щелкунчик», Алле Демидовой было доподлинно известно с раннего детства, – в водостоке на Красной площади, возле стены собора Василия Блаженного.

Семья тогда жила возле гостиницы «Балчуг». И чтобы маме, Александре Дмитриевне, попасть в МГУ, где она работала лаборантом, а маленькой Алле в детский сад – за углом, во дворе университета, - они ежедневно шли одним и тем же маршрутом: пешком через Москворецкий мост, по Красной площади, по Манежной… Однажды зимой, застряв в рыхлом месиве снега возле собора Василия Блаженного, Алла раскапризничалась: «Я устала. Возьми на ручки!» Чтобы как-то отвлечь дочку, мама сочинила, что вон в том водостоке, возле стены, живет Королева мышей, и наблюдает за всеми, кто проходит мимо. С тех пор каждый день Александре Дмитриевне на ходу – в прямом смысле – приходилось придумывать очередную историю из жизни той самой Королевы. «Я точно знаю, что она и сейчас там живет!» - говорит народная артистка России Алла Сергеевна Демидова.

– Вы верите в чудеса?

– А как же!?

– Почему вы приняли предложение Владимира Грамматикова сняться в его рождественской сказке «Маленькая принцесса»? Правда, у вас там отрицательная роль – мисс Минчин.

– Мне это показалось интересным. А злую колдунью я уже играла в «Аленьком цветочке». Но я не стала бы называть «Маленькую принцессу» сказкой, это очень серьезный фильм, хотя заканчивается он довольно хрестоматийно – добро побеждает зло.

Владимир Грамматиков, режиссер фильма «Маленькая принцесса»:

«Мисс Минчин должна была играть Маргарита Терехова. Но во время проб с маленькими героинями оказалось, что она слишком подавляет их своим актерским талантом, заполняет все пространство собою. А этого не нужно, ведь она должна лишь помогать маленькой главной героине, а не затмевать ее. А не затмевать Терехова не могла – я попросил ее об этом, но она сказала, что иначе не умеет, и нам пришлось расстаться. А процесс уже был запущен – на Маргариту шили костюмы, разрабатывали грим, и до начала съемок оставалось всего четыре, или пять недель. Это очень мало. И я стал лихорадочно соображать, кто мог бы сыграть мисс Минчин, и первым делом мне на ум пришла Алла Демидова. Почему? Вроде бы, она актриса не детского кино, но мне показалось, что она любит это время, ей близок этот стиль, и вообще, все, что связано с Англией – это для Аллы. Я позвонил, говорю так и так, падаю в ноги, предлагаю роль в рождественской истории. Причем, я понимал, что рискую – актрисе такого уровня наспех, за пять недель, предлагать включиться в работу… Но положение было отчаянным. Демидова сразу же отказалась, потому что у нее свои планы, выступления, и вообще в этот вечер она улетала на гастроли в Израиль. Но я упросил ее взять с собой сценарий, хотя бы прочитать в самолете, не больше. На самом деле я не впустую это говорил, чувствовал, что сценарий ее «зацепит». И не ошибся. Алла, когда вернулась, позвонила, согласилась, но вскоре опять должна была куда-то улетать, а нам уже нужно было готовить для нее парики, костюмы. Для встреч в мастерских времени не было, поэтому мы договорились встретиться прямо в аэропорту Шереметьево: на час раньше туда приехала Алла, и приехали постижеры, костюмеры – обмерили ее, прикинули что к чему по парикам, по гриму поговорили. И она улетела на три недели, а мы пока шили и готовили костюмы. Я чувствовал, что если за дело взялась Демидова – все будет в порядке, от своего слова она не отступится, не подведет. И когда Алла вернулась, у нас все для нее было готово, и мы сразу поехали в Ялту снимать кино. Это чудо – как она сделала эту роль, она редкий мастер в своей профессии. По моему ощущению ее образ жизни и харизма были очень похожи на ту даму, которую она играла. Алла образованный человек, она прекрасно понимает полутона. Я ей бесконечно благодарен, что она решилась на эту роль. Не каждая актриса может так – сразу войти в роль и спасти фильм, – что там говорить.

Но еще перед поездкой Алла предупредила: «У меня собака, с которой не могу расстаться». И я пообещал решить этот вопрос, договориться с гостиницей, чтобы ей разрешили жить в номере с собакой. Потом она говорит: «Володя, но я ее буду брать на съемочную площадку, нужно организовать какую-то жизнь ей на площадке». И вот так возникла идея, что этот очаровательный барбос стал ее тенью. Никакой собаки у мисс Минчин в сценарии прописано не было. Благодаря этому псу в фильме вырисовалась целая линия, и образ мисс Минчин сложился в целом очень удачный. Но были у нас моменты довольно драматичные. Снимали сцену, когда Алла разбивает стеком вазу. А собака лежала рядом. Алла промахнулась и с силой ударила своего любимца. Тот завизжал, завыл жутко. Демидова тут же унесла его в соседнюю комнату, и я слышал, как она его утешала, долго извинялась перед ним. Он понял и простил».

Животные – ее любимейшая тема. Четвероногих – всех видов и пород, и даже без породы, – Алла Сергеевна просто обожает. «Мне кажется, все люди делятся на «кошек» и «собак». – Кошачий тип – закрытые, интроверты, собачий – наоборот, экстраверты». Одно время ей были ближе кошки, они жили в доме постоянно, сменяя одна другую. И когда в Москве стали появляться редкие экземпляры породистых кошек, Алла Сергеевна захотела купить перса. Но на Птичьем рынке ей за чистокровного персидского котенка продали обычного помоечного московского, совершенно беспородного, но очень пушистого. Обман открылся не сразу. Когда кот чуть подрос, заболел и приглашенный ветеринар вынес вердикт – этот зверь не имеет никакого отношения к породе, и вообще с таким букетом болячек животные обычно долго не живут. Но добрая душа Демидовой уже прикипела к этому доходяге, и породистый он или нет – совсем не важно, , надо было просто спасать. Она его вылечила и выкормила в огромного вальяжного котяру. Он получил имя Миша и прожил у Аллы Сергеевны почти двадцать лет. Коты вообще столько не живут. Но Миша оказался не одиноким питомцем. Вслед за ним в семье появилась пуделиха по кличке Маша. До нее Демидова собак не держала. Да и эту заводить не собиралась. Просто одно время Алла Сергеевна с подругой подбирали выброшенных на произвол судьбы собак и пристраивала в хорошие руки по знакомым. А когда нашли Машу, оказалось, что все друзья и знакомые уже при животных. Так она и осталась у Аллы Сергеевны. И даже стала любимицей в Театра на Таганке, потому что Демидова часто брала ее с собой на репетиции – дома ведь хозяйничал Миша. «В то время на «Таганке» репетировали «Трех сестер», я играла Машу. Пуделиха обычно оставалась в гримерке, и, слыша мой голос по трансляции, сворачивалась клубочком и засыпала. У чеховской Маши не так уж много реплик, и собака, перестав меня слышать, начинала скулить, тогда к ней заходили актеры, успокаивали. А перед премьерой ко мне в гримерку заглянул Любимов и сказал: «Маша на месте – значит, все в порядке». Он имел ввиду пуделиху»… Потом в семье появился Микки – пекинес, снявшийся в фильмах «Маленькая принцесса» и «Настройщик», – интеллектуал, он понимал два языка, потому что надолго уезжая, Демидова оставляла его у своей подруги – оперной певицы Маклавы Касрашвили, в доме которой говорили по-грузински. Так сложилась у Аллы Сергеевны шумная семья – кот и две собаки. А когда их не стало – Маша умерла раньше, потом в один год ушли Миша и Микки, – дом опустел. Разве кто-то сможет заменить любимых? Но видя, как Демидова тоскует, друзья решились подарить ей в утешение мопса. В семье его зовут Басик. А на самом деле он Барон де Кураж.

– Алла Сергеевна, а вы праздники любите?

– Не люблю. И даже боюсь. Это, наверное, странно, потому что мало кто не любит праздников и гостей. Но когда уходит последний гость – становится необъяснимо пусто на душе. Особенно это чувствуется утром первого января. А день рождения вообще не мой праздник. Я стараюсь не отмечать его публично, мы с мужем обычно уезжаем куда-нибудь подальше из Москвы.

Она – волк-одиночка, как сама себя называет, с детства затвердила простую формулу самосохранения – держаться подальше от толпы, на обочине. Поняла она это в одночасье. Дело было в 40-х годах, в самом центре Москвы, когда дети, среди которых была и школьница Алла Демидова, играли на Овчинниковской набережной. Она была субтильной и болезненной, ребенок войны, но душой рвалась в лидеры, хотела быть самой быстрой и ловкой. Причем так, чтобы об этом знали все-все-все в округе и уважали бы. О том, что «самых-самых» коллектив не любит, Алла еще не знала, поэтому при каждом удобном случае старалась «блеснуть». А сверстники сочли ее просто выскочкой и проучили в духе своего беспощадного сталинского времени – налетели, схватили за руки, за ноги и держали над Москвой-рекой, грозя разжать пальцы… Что вразумило тогда ребят, что спасло от несчастного случая – одному Богу известно. «С тех пор мои лучшие друзья – книги», – говорит Демидова.

Но на самом деле в ее детстве было гораздо больше светлого, такого, чем наполнилась душа, и чем живет.

– А кто были ваши родители?

– Папу звали Сергей Алексеевич. В 32-м году его посадили, правда, потом освободили. Как бывшему заключенному, папе запретили проживать в Москве, но он уже встретил и полюбил мою маму, поэтому ухитрился всеми правдами и неправдами купить ей комнатку на Балчуге. И там родилась я. А вскоре началась Великая Отечественная, папа ушел добровольцем на фронт, и погиб под Варшавой в 1944 году. Но с годами я почему-то все чаще вспоминаю его, хотя память сохранила лишь эпизоды, как яркие вспышки: я, совсем маленькая шагаю к нему через всю комнату, а он распахнул навстречу руки и подхватил меня, и это было такое счастье. Потом помню – папа приехал с фронта на побывку. Ради такого случая меня разбудили среди ночи. Он подарил мне лису – мягкую игрушку. Я долго спала с ней в обнимку. А потом мама ее кому-то отдала. Жаль. Детские игрушки – особенное тепло. У нас дома хранится плюшевый медведь, которого купили к рождению моего мужа. Володя еще не родился, еще даже не знали, кто будет – мальчик, или девочка, – но медведя уже купили. Разве можно его выбросить?!

Еще я помню сон, который видела перед тем, как нам принесли похоронку: папа вдруг превратился в маленького человечка и ушел под шкаф.

– Мама больше не вышла замуж?

– Вышла. У меня был отчим. Мама всю жизнь проработала в МГУ, почти шестьдесят лет. Поступила еще до войны лаборантом на экономический факультет, потом стала младшим научным сотрудником. Она прожила долгую жизнь, до 92-х лет. В момент ее ухода я была на гастролях за границей, но успела прилететь на похороны. Когда я подъехала к моргу, и увидела у дверей почти всю мамину кафедру с цветами – была очень удивлена и тронута, что не забыли, пришли проводить. Я осиротела, будучи уже взрослой, но горе во мне с годами не притупляется, боль не затихает, а становится все острее.

У памяти есть удивительное свойство, я его называю обратной перспективой – чем старше становишься, тем ярче картинки из детства. Я очень часто вспоминаю и маму, и бабушку, которая подарила мне целый мир: деревенский дом, сад, поле за ним, речка. Это деревня под Владимиром называется Нижнее Сельцо. Во время войны я жила там в эвакуации, а потом каждое лето ездила к бабушке на каникулы. Она была редкой доброты человек, всегда подавала милостыню, даже если у самой оставался последний кусок хлеба – делила его пополам. И это не потому, что она строго следовала постулатам своей старообрядческой веры, а такая вот человеческая природа у нее была – поделиться, отдать. Она всегда привечала странников, кормила их, сажала с нами за один стол. Помню, как-то шли мы с ней по проселочной дороге, а впереди строй солдат. И один – маленький такой, – все время отставал, потом догонял своих, и снова отставал, и догонял. Бабушка его пожалела, и, когда он пробегал мимо нас, дала ему три рубля, сказав: «Прими, Христа ради». И мы пошли дальше своей дорогой. Мой владимирский мир был очень теплый, в нем можно было не закрываться в себе. Но я знала и другую сторону жизни – пионерские лагеря, отряды, дружины: «стоять», «равняйсь», «смирно» – и все в таком духе. А куда было деваться? Я принимала это как данность, упрямиться было бесполезно, себе дороже.

Говорят, в роду у Аллы Сергеевны известные заводчики и землевладельцы Демидовы, те самые, что выдвинулись при Петре Первом. Так ли это – актрисе не известно, документов о предках не сохранилось. Ведь в те времена, когда ее отец угодил в сталинскую тюрьму, о всех родственниках и даже однофамильцах лучше было забыть. А если и были какие-то благородные корни, то, как однажды сказала сама Демидова: «Все растворилось в советской жизни и в тесноте коммунальных квартир».

Независимо от происхождения, отношение к советской действительности у нее всегда было отстраненным. От политики и власти Демидова держалась «на обочине». А в день похорон Сталина, когда Москва голосила заводскими и фабричными гудками, и все движение – машины, паровозы – в стране остановилось, а толпы людей стремились проводить вождя, Алла с подружкой, прихватив шайки и чистое белье, пошли в баню.

Довольно рано она поняла, что отстраниться от навязчивой советской действительности можно на сцене. Собственно, она никаких специальных усилий в этом направлении не прикладывала, потому как всегда, еще с детского сада, играла в самодеятельных постановках. Похоже, сцена сама находила ее. Костюмы – эти пышные платья барышень и царевен, – и нехитрые самодельные декорации, пахнущие свежей краской и клеем, ее просто завораживали, в этом хотелось жить. Вела их школьную театральную студию Ангелина Васильевна Щекин-Кротова, бывшая жена художника Фалька. Она служила в Детском театре и часто приглашала своих подопечных на разные спектакли. Сначала девочки ходили в Детский театр просто из любопытства, а потом ради молодого Олега Ефремова, потому что все в него влюбились.

Правда, поскольку Алла училась в женской школе, ей почему-то доставались исключительно мужские роли. А триумфом Демидовой стало выступление на одном из школьных вечеров: когда она прочитала монолог Катерины из «Грозы» и отрывок из «Анны Карениной», повисла тревожная пауза, а потом актовый зал взорвался аплодисментами.

– В детстве вы напророчили себе судьбу, когда на вопрос о профессии, твердили: «Быть великой актрисой»?

– Великойактрисой – я проговаривала это одним словом. А откуда, с чего вдруг так решила – не знаю. Но почему-то была уверенность, что таковой стану.

– И ведь сбылось.

– Не то. Глупо ведь мнить себя великой. Я не великая актриса. И даже не считаю себя известной. Меня на улице не узнают, и слава Богу.

– Вы надеваете темные очки, шляпу до бровей, или что-то в этом духе?

– Ничего подобного я не делаю, не вижу смысла, хожу, какая есть. И все равно не узнают. Наверное, от меня не исходя флюиды желания, чтобы узнали, поэтому на меня не реагируют, как на актрису. И потом, я сильно меняюсь в зависимости от настроения. Один критик писал, что мое лицо – как холст: что захочешь, то и напишешь.

А ведь когда-то, едва поступив в Щукинское училище, Алла Демидова поехала отдыхать в свой любимый Крым, в Ялту, и искренне удивлялась, почему ее никто не узнает, прохожие не улыбаются и не просят автограф. Это задевало самолюбие студентки-первокурсницы.

С годами все поменялось с точностью до наоборот. Не узнают – и слава Богу. Даже консьержка в подъезде, где много лет живет Алла Сергеевна, одно время встречала ее вопросом: «Вы к кому, гражданочка? К Демидовой? Она дома». Порой это раздражало – ну неужели трудно жильцов в подъезде в лицо запомнить. И если накатывало плохое настроение, Алла Сергеевна принималась выяснять отношения: «Почему вы меня не узнаете?» – «Так вы все время разная», – оправдывалась консьержка. Демидова воспринимала это, как комплимент. Она и в самом деле всегда разная. Даже друг, художник Борис Биргер, когда взялся с натуры писать портрет актрисы, недоумевал почему, когда она садится позировать, он видит перед собой то совершенно древнюю старуху, то наивно-восхищенную девушку. Он никак не мог ее «поймать». Но портрет получился удачный. Его даже хотел купить один меценат, чтобы подарить Бахрушинскому музею, но не успел – Борис Биргер довольно быстро собрался и уехал жить в Германию.

– Окончив школу, вы сразу пошли в театральный институт?

– Я попробовала поступить в Щукинское училище. Но меня не приняли из-за плохой дикции, сказали, что актриса так не должна разговаривать. Поэтому пришлось подавать документы в МГУ на экономический факультет. Окончив университет и сдав кандидатский минимум, стала вести семинарские занятия по политэкономии. Но с мыслью о театре никогда не расставалась – еще на третьем курсе пришла в Студенческий театр МГУ, тогда его вел Липский, актер Вахтанговского театра. В его постановке «Коварство и любовь» я успела сыграть служанку. Но Липский вскоре умер, а мы решили возродить Арбузовскую студию, и позвали Арбузова и Плучека руководить нами. Они согласились, но в это время Плучека назначили главным режиссером в театр Сатиры, а Арбузов сказал, что один он это не потянет и порекомендовал нам Ролана Быкова. И я сыграла свою первую роль – Лиду Петрусову в «Такой любви» Павла Когоута, режиссером был Ролан Быков. Но судьба тасовала карты по-своему: Быков уехал в Ленинград, студия раскололась. Я об этом рассказываю, потому что об этом мало кто уже знает, а это все-таки история театра. Это даже не о себе. Продолжая играть в студенческом театре, я поступила в студию при театре Ленинского комсомола, руководили которой Михаил Шатров и Владимир Ворошилов. Но через год меня исключили за «профнепригодность». И, наверное, чтобы поставить уже окончательную «точку» в своей так толком и начавшейся актерской карьере, я решила еще раз попробовать поступить в Щукинское училище. И на сей раз успешно.

– Первый раз вас не приняли в театральное училище из-за дикции, ко второму разу вы уже речь исправили, или педагоги просто закрыли на это глаза?

– Я долго работала над речью, отчаянно боролась со своей природой, занимаясь с логопедом. Правда, теперь понимаю, что речевые недостатки так и остались при мне, но это уже часть индивидуальности.

После университета была очень зажата, и поэтому Орочко посоветовала взяться за роль, не свойственную мне. И со всем максимализмом молодости я взялась за «Гамлета». В Театре имени Маяковского я подыгрывала одному актеру в отрывке из Радзинского, а после показа Николай Павлович Охлопков спросил его: «Что у вас еще есть?» – «Лаэрт» – ответил он, – «А кто Гамлет?» – «Алла Демидова» – кивнул он в мою сторону. Охлопков обратился ко мне: «У вас только диалог с Лаэртом?» – «Нет, – отвечаю, – Вся пьеса». – «Ну, покажите», – предложил он. Я показала, и он пригласил меня в свой театр играть в шедшем уже тогда спектакле принца Датского. Охлопков дал мне несколько разговорных репетиций, которые я, признаться, по молодости не оценила. Затем он передал меня одному из режиссеров спектакля – Кашкину. Тот отнесся ко мне холодно, скептически: «Все чёлочку под Бабанову делаете. Все подражаете» – иронизировал он. Я провела в Театре Маяковского целый месяц и блудной овечкой вернулась к Любимову. Однако Гамлет во мне засел.

– В дипломном спектакле «Добрый человек из Сезуана» вы играли госпожу Янг – это ведь совсем небольшая роль?

– Да. Ну и что? Там у всех были не большие роли. Но с «Доброго человека…» начался театр на Таганке, в котором я прослужила тридцать лет.

– То, что Любимов не рассмотрел в вас актрису, способную играть главные роли, не подрезало вам крылья?

– Напротив, была уверенность, что все еще случится, и был драйв, как сейчас бы сказали.

– Вы дружили с коллегами по театру, важна для вас атмосфера коллектива?

– Мне казалось, что у меня со всеми отношения неплохие, хотя близких друзей не было. Но после того, как вышла книжка дневников Золотухина, я поняла, что иначе воспринимала действительность. Там, оказывается, все было очень непросто, сплошные интриги и конфликты. Я ничего этого не замечала, все проходило мимо. Может, меня спасла привычка держаться на обочине. Таков уж склад моего характера – сторониться толпы в любом ее проявлении. Коллеги – это ведь тоже толпа, не смотря на то, что единомышленники. Я даже заметила за собой, что всегда сажусь так, чтобы смотреть фильм сбоку. Такие же боковые места выбираю в театре, если смотрю спектакль из зала. И в жизни чаще всего я наблюдатель. Не могу сказать, что в театре я была уж очень закрытым человеком, но тусовок сторонилась. У нас устраивали замечательные капустники, где я всегда была зрителем, потому что петь, или играть на гитаре, или травить байки не умею. Участвовать меня не приглашали.

Но один эпизод выступления Аллы Сергеевны на капустнике все же имел место, и темой его была – пародия. В тот вечер Леонид Филатов читал стихи, изображая поэтов-современников – Рождественского, Вознесенского, Евтушенко, а Демидова повела женскую линию – пародировала Беллу Ахмадуллину, с которой довольно часто общалась.

Сказать, что дружили – будет преувеличением, но пути их довольно часто пересекались на светских мероприятиях и домашних компаниях. И потому как поэтесса обладала своеобразной интонацией, актриса порой невольно ее передразнивала в узком кругу друзей. И Ахмадуллина от души смеялась. Недавно на вечере памяти Беллы Ахатовны Аллу Демидову попросили прочитать ее стихи. Но Алла Сергеевна отказалась: «В ее стихах настолько заложена ее интонация, что поневоле начинаешь читать ее голосом, и получается пародия».

Демидова никогда не скрывала своей дружбы с теми, кого позже стали называть «шестидесятниками» и «дессидентами» – для нее они близкие по духу, творческие люди. Они частенько собирались на малогабаритных кухнях, разговаривали совсем не о политике, дурачились. Когда у художника Бориса Бригера, родились две дочки, друзья – Олег Чухонцев, Булат Окуджава, Игорь Кваша, Эдисон Денисов – взялись обыграть для них попурри из сказок. Ради такого случая Демидова, назначенная феей бабочек, всю ночь обклеивала сверкающими камушками свою волшебную палочку. Фея – стала ее темой на несколько лет, потому что старшая из девочек настолько поверила в реальность волшебства, что разоблачаться было бы непростительно. И Алла Сергеевна играла эту роль долгие годы, порой даже в воспитательных целях, если Бригер просил, звонила в чем-то непослушной девочке и увещевала от имени феи бабочек.

– Наверное, в театре так и надо существовать – отстраненно. И упаси Бог с кем-то откровенничать?

– Я вообще закрытый человек.

Демидова почти всю жизнь ведет дневники. Их у Аллы Сергеевны, скопились, пожалуй, целые тома. Эта детская привычка делать записи стала второй натурой. А все началось с того, что когда-то три подружки-одноклассницы взялись вести один общий дневник. Толстую коленкоровую тетрадь ежедневно передавали друг другу. Демидова говорит, что вроде как эта тетрадка у нее даже сохранилась, пылится где-то на антресолях, но отыскать – тщетно: «А интересно было бы ее теперь перечитать».

– У меня дневники скорее информационные, чтобы не запутаться. У Блока были тоже записи: такого-то числа приехала мама, такого-то числа письмо от Любы – все сжато. А за этим уже можно восстанавливать события.

– Алла Сергеевна, а почему вы ушли из Театра на Таганке, в котором прослужили 30 лет, которому никогда прежде не изменяли?

– Не по своей воле. Не в моем характере поступать так категорично. Но когда не было в стране Любимова, и уже после смерти Эфроса любимовские спектакли стали постепенно разрушаться, в них стало трудно играть. Да и вообще вредно воспринимать трудовой коллектив, как что-то «свое», потому что как в любой большой семье, внутри театра рано или поздно обязательно возникают конфликты и недоразумения. А я не люблю выяснять отношения ни с кем: ни с близкими, ни с далекими. А конфликты внутри нашего театра разрослись настолько, что я стала физически болеть, чувствуя нехорошую ауру. Какое-то время я пыталась филонить: брала больничные, лишь бы не играть. Тем более, театр уже раскололся и мои спектакли – «Три сестры», «Борис Годунов», «Федра», «Пир во время чумы», «Электра» – канули в Лету, потому что они были рассчитаны на новую сцену, а она осталась на другой стороне расколовшегося театра. А на оставшейся старой сцене я играла только в спектакле «Преступление и наказание» нелюбимую роль – мать Раскольникова. И поэтому старалась не выходить на сцену. Но актеры, как известно, «злые дети», они пришли к директору и сказали: «Пусть тогда Демидова подает заявление об уходе». И директор предложил мне по собственному желанию уйти в долгосрочный отпуск. Так этот «отпуск» продолжается до сих пор. А моя трудовая книжка – где-то в архивах Таганки.

– Сейчас вы выступаете с чтецкой программой не только в России, но и за границей, на каком языке там читаете?

– Я играла и читала стихи только на русском языке. В поэтических программах синхронный переводчик сидит в первом ряду, и переводит только когда я рассказываю о поэтах. А сама поэзия непереводима, и слушатели ее воспринимают как музыку. Я стараюсь подбирать программы по ритму, на слух, чтобы звучание было симфоническим. А что касается спектаклей – «Федра», «Квартет», «Медея» и «Гамлет» – они были поставлены таким театральным языком, что в переводе не нуждались.

– А если случается творческий тупик, как себя вытаскиваете?

– По-разному. Однажды я откликнулась играть Раневскую на французском языке, с французскими актерами, в Люксембурге. Мне тогда предложили на выбор любого режиссера с мировым именем. Я выбрала Каму Гинкаса, и мы начали репетировать, он отбирал французских актеров. Но проект потонул из-за советской бюрократической системы. Кстати, таких, неосуществленных, проектов в моей жизни было много.

– Французский язык оттачиваете со школы?

– Нет, и в школе и в МГУ я учила немецкий. А в Щукинском училище обязательным стал французский, вот тогда я его стала осваивать. А оттачивала уже с годами – в Париже у меня друзья, каждый год их навещала, жила порой месяца по три, так что невольно, находясь в языковой среде, язык прорастал во мне.

Актеры часто сетуют на несыгранные роли – мол время ушло, и все, надежды растаяли, мечты рассыпались. Но это не про Демидову. Сокрушаться о том, что не сбылось не в ее стиле. К тому же, о чем сокрушаться? Она хотела играть цветаевскую «Федру» – это исполнилось, потом думала о «Медее» – и это исполнилось. Намерения притягивают ситуацию. Сейчас Алла Сергеевна считает, что добровольно желать ролей может только мазохист, а лучшее занятие – лежать на диване с книжкой в руках. В плане чтения она всеядна, и в одно время попеременно читает несколько книг. «А в бессонницу особенно хороши английские романы а-ля Гарри Поттер. Попробуйте».

О своей семье она говорит мало и неохотно – понятно, зачем пускать посторонних в личную жизнь? С будущим мужем – Владимиром Валуцким – Алла Демидова познакомилась в 1961 году. Они родились в одном городе, в один год и в один месяц. Правда, Владимир Иванович четырьмя днями раньше. Он, как сам себя называет, природный москвич, в третьем поколении. Родители его, так же как и у Аллы Сергеевны, не имели отношения к искусству. Отец – инженер, чиновник, – прожил долгую жизнь, его не стало в 99 лет. Мама временами работала, но в основном была домохозяйкой. Володя Валуцкий, мальчишка с Покровки, «заболел» кинематографом, когда в кинотеатре «Коллизей» увидел фильм «Два бойца» с Марком Бернесом и Борисом Андреевым. И «чудо экрана» с тех пор его не отпустило, решил поступать во ВГИК. Родители, как интеллигентные люди, не возражали, но выбор не одобряли, полагая, что сценарист – это не профессия. И оказались не правы. Именно благодаря Валуцкому у нас появились фильмы «Начальник Чукотки», «Мэри Поппинс, до свидания», «Зимняя вишня», «Благословите женщину», «Диверсанты», «АдмиралЪ» и многие другие.

Алла Сергеевна снялась лишь в одном фильме по сценарию мужа – «Повесть о неизвестном актере». Да и то лишь потому, что кинорежиссер Александр Зархи сказал: «Алла, зачем вы играете роли старше себя? Еще успеете». Какая женщина устоит перед таким аргументом? А во время съемок Демидова с Валуцким изрядно ссорились по поводу творческого процесса, и в конце концов Алла Сергеевна пришла к выводу, что затевать работу с друзьями и родственниками впредь не стоит. «Жить лучше с человеком своего или близкого цеха, а работать порознь», – точно знает актриса. Кстати, и к своим рукописям Алла Сергеевна Владимира Ивановича не подпускает. Когда Алла Сергеевна закончила свою первую рукопись «Второй реальности» и показала ее мужу, он сказал, что если это править, то так, что камня на камне не останется, и что непрофессионализм – это вообще особый стиль.

– Вы начали писать книги, имея перед глазами пример мужа?

– Нет, что вы! Когда после МГУ я стала студенткой Щукинского училища, стипендии катастрофически не хватала. А мы жили не дома, скиталась по съемным углам, так что надо было как-то зарабатывать. Одно время я писала статьи в АПН. Мои университетские друзья работали в «Неделе» и «Известиях» и постоянно нам что-то заказывали – статьи, интервью. А потом у издательства «Искусство» возникла идея выпустить серию «творческой лаборатории». Первую книжку написал Андрей Кончаловский, вторую заказали мне, а третью – Андрею Тарковскому. Потом Тарковский уехал из СССР, и «лабораторию» закрыли. А потребность писать во мне осталась. Так стали появляться книги.

– В одном из интервью вы говорили, что не ладите с техникой. Это с годами изменилось?

– В этом плане ничего не меняется. В доме на Икше на видном месте у меня висит записка: муж расписал подробно, как включить то, как это – я патологически не в ладах с техникой. Это очень раздражает моего мужа, ему кажется, что такого просто не может быть. У меня на Икше много лет не было даже телевизора. И чтобы посмотреть какой-нибудь фильм, я приходила в гости к Васе Катаняну. Мы пили чай, смотрели фильм, а потом незаметно за разговором вдруг оба начинали смотреть в окно.

Икша – это дом творчества. В конце семидесятых годов на берегу Икшинского водохранилища построили многоквартирный кооперативный дом, в котором поселились Таривердиев, Смоктуновский, Качалов, Рязанов, Чурикова с Панфиловым и так далее, и так далее. Кругом природа – поле, водохранилище, лес – все располагало к отдохновению и вдохновению. Правда, теперь здесь уже живут другие люди, прежняя аура улетучилась. Но Алла Сергеевна, похоже принимает сложившиеся условия, как данность, и ни в какой домик в далекой деревне уезжать не желает. Даже когда в наследство мужу досталась дача в ближнем Подмосковье, Демидова с Валуцким от нее отказались. «Ведь за дачей, или за деревенским домом нужно постоянно следить, а это совсем не в моем характере».

Когда икшинской квартире потребовался ремонт, и Демидова стала думать как бы это дело осилить – найти мастеров, договориться, купить нужные материалы, – ей вдруг позвонили из одной известной телепередачи, в которой ремонты делают. Очень во время – не надо над проектом голову ломать, все за тебя сделают, вывезут, привезут, поклеят, покрасят. И вначале эта идея очень окрылила Аллу Сергеевну, она чуть было не согласилась. Но вовремя спохватилась, поняла, что в квартире, устроенной по чужому вкусу никогда жить не сможет. Так и осталась при своем.

– Вы сами занимаетесь обустройством интерьера, вообще насколько важно для вас ощущение дома – уюта, крепости?

– Ощущение дома у меня менялось со временем. Сначала я жила с родителями в маленькой комнатке на улице Осипенко, это было ощущение тепла и защищенности. Потом началась война, и мы вынуждены были уехать к бабушке под Владимир. Потом из-за отчима я довольно рано ушла из дома и стала снимать то, что могла себе позволить – углы, комнаты, все время на чемодане.

Когда мы поженились с Володей, снимали комнаты, но иногда нам везло даже на квартиры. Тогда это было вполне приемлемо по деньгамПомню, сняли квартиру в Каретном ряду в доме Большого театра – четырехкомнатная, и совершенно пустая, без мебели. Хоть на велосипеде по ней разъезжай. Обстановку мы собирали постепенно, по знакомым. Два чешских кресла я выменяла за свои новые туфли. А на Преображенском рынке купили буфет – старинный, трехъярусный. Как его волокли – не понимаю до сих пор. Буфет занял полкомнаты, и заменял нам все – и стол, и шкаф, а на нижней его полке порой даже кто-то спал из гостей. Когда мы купили кооперативную квартиру на улице Чехова и переехали в нее, то от буфета смогли взять с собой только верхнюю часть – остальное не поместилось в грузовой лифт.

Сейчас я все меньше обращаю внимание на вещи. Кому-то может показаться, что у меня в квартире царит беспорядок, но на самом деле это мой порядок. Знаете, по воспоминаниям, у Блока в кабинете был идеальный порядок. На его рабочем столе все лежало аккуратнейшим образом, а остро отточенные карандаши выстроены по росту. Однажды кто-то из гостей поинтересовался: «Откуда эта немецкая педантичность?» Блок ответил, что всего лишь способ убежать от внутреннего хаоса.

– Алла Сергеевна, вы суеверный человек? Бывало такое, чтобы день не заладился, если черная кошка дорогу перебежала?

– Кошек не трогайте, я их обожаю. Они жили у меня с детства – разные, и черные, и белые. Но у меня однажды все пошло наперекосяк из-за нитки с иголкой.

– Когда вы в самолете взялись крючок к шубе пришивать?

– Другой истории у меня нет. А эта очень показательная.

Это были съемки фильма «Ты и я» Ларисы Шепитько. В график мы не уложились, поэтому осенние московские подворотни пришлось доснимать зимой в Ялте. А мне все никак не удавалось выкроить время, чтобы слетать на съемки, потому что каждый день у меня был спектакль, Любимов не отпускал. Наконец, как только выдались три свободных дня, я полетела в Крым. По дороге на шубе у меня крючок оторвался, поэтому едва усевшись в салоне самолета, достала иголку с ниткой и стала его пришивать. Тут стюардесса: «Что вы делаете?! В самолете хуже приметы нет». Что ж, в приметы я верю, и вот как сидела с шубой в обнимку, так и замерла. Не знаю, насколько моя иголка виновата, но летели мы ужасно. Самолет болтало, трясло, потом долго кружили над аэропортом, никак не могли сесть. А когда приземлились, объявили, что мы в Киеве. Нелетная погода висела над городом уже давно, аэропорт был забит людьми, присесть негде. До вечера я промаялась на ногах, а когда услышала, что будет рейс до Одессы, купила билет и наконец-то уселась в кресло. Я полагала, что Одесса и Ялта – это где-то рядом, ведь оба города на берегу Черного моря. Но мало того, что расстояние между этими городами оказалось довольно приличным, так еще по советским законам таксисты не имели права пересекать свои областные границы, и мне пришлось добираться на перекладных через Одесскую, Николаевскую, Херсонскую области, на юг Крыма. Все шло наперекосяк! И когда к полудню я наконец дотащилась до Ялты, оказалось, что Лариса Шепитько, не найдя меня в самолете, уже прилетевшем из Киева, отменила съемки. Вот будешь тут суеверной?! Но Лариса, надо знать ее железный характер, быстро собрала группу, приготовили аппаратуру, а солнце уже село, день потерян. Так что пришлось мне покупать билет на поезд и возвращаться в Москву, потому что на следующий день у меня был спектакль.

– По утрам вы раскладываете пасьянс, и оттого сойдется он, или нет, зависит настроение дня?

– Пасьянс – не гадание, а традиция, которую по мере возможности стараюсь поддерживать. Хотя, я заметила, что если пасьянс утром не сложится, то и день не очень-то ладится.

– А просто в карты в приятной компании играете?

– Раньше любила это делать на даче, но сейчас с моей подругой Инной Катанян играю не в карты, а в Маджонг. Причем, у нее набор, доставшийся от Лили Брик. В него играли еще Маяковский и Эрдман. Приятно держать в руках эти изящные слоновые косточки, да и сама игра мне по душе.

– Вы вообще азартны?

– Не только азартна, но еще и склонна к авантюре. Ведь авантюрой было идти в университет вместо того, чтобы добиваться театрального училища. И авантюрой было после университета поступить в училище, и потом уйти из «Таганки», создавать свой театр, работать с Теодором Терзополусом на чужом языке. И то, что я сейчас постоянно езжу играть для нерусскоязычных зрителей – тоже ведь авантюра. Но это все от необходимости. Хотя, все, что является необходимым и обязательным, мне претит. Мне нравится азартное состояние на грани провала.

– Это в высоком смысле, а если на уровне игры?

– Оказавшись как-то в Довилле и Виши, в те времена, когда мы знали о рулетке только из Достоевского, я попала в знаменитые игорные дома и там тоже играла.

А однажды я отыгралась в Париже. Там у меня был приятель Анатоль Засс. Он играл всю жизнь. С ним мы пошли на бега в Булонский лес. Наши места были на трибуне для избранных, поскольку у него была своя лошадь. А слева от нас был маленький ипподром, куда выводят лошадей перед заездом. Сначала я делала ставки так же, как Анатоль, и мы проигрывали оба. Я даже списала неудачу на то, что это все из-за меня, потому что я невезучая. В один из перерывов к нам подошел пожилой человек аристократической внешности. Они поговорили с Анатолем о бегах, и он ушел. Оказалось, этот ВовА, – как он просил себя называть, с ударением на последний слог, – сын Кшесинской, князь Владимир Романов. Когда он ушел, мы поставили на лошадь, которую он посоветовал, и опять проиграли. Осталось два заезда, и я решила, что пора уже хоть как-то отыграться, и пошла к маленькому ипподрому рассматривать лошадей. Одна мне понравилась: с виду не ахти, но харизма есть. Я ее отметила. Анатоль сказал, что эта лошадь не фаворит, она не из престижной конюшни, в общем, напророчил мне очередной проигрыш. Но моя лошадка пришла первой. И от того, что на нее никто не ставил, я сорвала большой куш, и покрыла наши с Анатолем предыдущие проигрыши.

– А вы боитесь возраста?

– Однажды я задала похожий вопрос Лиле Юрьевне Брик, она сказала: «Старость – это когда перестаешь думать о моде». Одно время я даже была с ней согласна, но сейчас я думаю, что это лишь красивая фраза. Что касается времени вообще, то у меня это чувство атрофировано. Недаром древние говорили: «Время стоит, бежите вы». Насчет возраста у меня есть одна теория: мне кажется, что душа рождается не младенческой, а с определенным возрастом, и моя душа всегда была сорокалетней. Поэтому мне никогда не был страшен возраст. Я изначально была старше всех – и в свои десять, и в двадцать лет.

С годами человек изживает свои страхи. Я раньше боялась потерять любовь зрителей. Теперь не скажу, что мне все равно, но я не так болезненно к этому отношусь. Раньше боялась смерти, а сейчас понимаю, что это естественно. Боялась, что стану бедной, и мне не хватит денег на еду. А теперь не боюсь не потому, что разбогатела, а потому, что поняла – при любых деньгах все равно останешься со своими внутренним миром. Хотелось бы, чтобы болезни не докучали, но они даются за грехи. Значит, надо постараться понять, за какие.

Когда Алла Демидова сыграла Панову в спектакле «Любовь Яровая», ей позвонила Фаина Георгиевна Раневская и выразила свое восхищение. Похвала от Раневской дорогого стоила, ведь всем известно как та остра была на язык, как запросто могла отбрить, сбить спесь. Урок этот не прошел даром. Теперь похвала самой Демидовой дорогого стоит. И если уж кто-то Алле Сергеевне понравился, значит, точно в нем искра Божия. И не только словами порой благодарит Алла Сергеевна своих любимцев. Вот, к примеру, понравились ей моноспектакли Евгения Гришковца, так она его на молодежную премию «Триумф» выдвинула.

– Вы когда-нибудь обращали внимание, насколько ваша личная воля совпадает с волей судьбы?

– Я люблю фразу: «Если хотите насмешить Бога, скажите ему о своих планах». И стараюсь свою судьбу соотносить с божьим провидением. Раньше меня очень интересовала изотерика, я даже одна из первых пришла в лабораторию академика Спиркина в Фурманом переулке за театром «Современник», дружила с очень сильными экстрасенсами. Но сейчас понимаю, эта дверь , во всяком случае для меня, закрыта. Я прихожу к вере моей бабушки – она абсолютно верила в Господа нашего Иисуса Христа.

Она всегда прислушивалась не только к опытным гипнотизерам, но и к своему «шестому чувству», говорила, что внутренний голос – самый верный. Следуя ему, необъяснимые моменты и непонятные события выстраивались в некую логическую цепочку. Такая связь обычно возникает между очень близкими людьми, которые существуют, что называется на одной волне. Одним из таких немногих людей для Аллы Сергеевны был Василий Васильевич Катанян. Они с Демидовой были соседями по Икше, и в Москве жили недалеко друг от друга, часто встречались. Вообще, Катаняны – Василий и его жена Инна – отдельная история, связанная и с Лилей Брик, и с Маяковским, и с Параджановым. Но если говорить о некой мистической связи между людьми, вот пример. Однажды, в конце апреля 1999 года, Демидова приехала на Икшу. Маясь бессонницей и непонятной тревогой, она вышла на балкон и удивилась, что на диком винограде, который тянется с балкона Катанянов к ней, появились зеленые листочки, хотя вечером были лишь закрытые почки. И ее рука будто сама потянулась к белой веревке, которая пряталась в виноградных стеблях. Снизу, от Катанянов послышался звон колокола. Этот «телефон» Василий Васильевич придумал, чтобы Алла Сергеевна могла его вызывать на балкон… Когда на следующий день Демидова приехала в Москву, почему-то сразу позвонила Катанянам. Инна она сказала, что ночью Василий Васильевич умер, и назвала время – тот самый час, когда Демидова невольно позвонила в колокол. Совпадение?

– Кроме книг, вы пишите картины?

– Теперь уже очень редко, а если что-то рисую, то дарю друзьям. Естественно, я не считаю себя художником, просто иногда появляется потребность что-то написать кистью. Мне нужно время от времени останавливаться и заниматься каким-то другим делом. Казалось бы, я была преподавателем политэкономии на философском факультете МГУ, а стала актрисой. Не сама, а так случилось. Потом писала книжки. Людям, которые всю жизнь занимаются одним делом, легче оставить после себя глубокий след. А меня жизнь бросает то в одну сторону, то в другую. Поэтому я не гадаю что после меня останется. На этот вопрос должны отвечать другие люди. Может быть, вы?

Источник: Сайт Аллы Демидовой

Напечатано: Журнал "Биография", № 1 (86) январь 2012 года