Это интересно

МИХАИЛ ФОНОТОВ
Писатель, краевед

"Каждый раз, когда поднимаюсь на Нурали, на меня находит наваждение какой-то инородности или даже инопланетности. Сам хребет выглядит стадом огромных ископаемых животных, которые в глубоком сне лежат, прижавшись друг к другу. Он словно скован беспробудной задумчивостью, он каменно молчит, но кажется, что где-то внутри его тлеет очень медленное и едва угадываемое желание пробудиться".

АНДРЕЙ ЯНШИН

Можно ли всю жизнь прожить у реки и так и не побывать у ее истока? Конечно. Но побывать – лучше. Но зачем?

Вход в аккаунт

Мы не решаем проблем, которые были актуальны еще в советские времена...

Государство не будет играть в такие игрушки, как «свобода образовательным учреждениям». Это просто красивое слово – «автономное».  Мне кажется, на каждый демократический плюс есть свой хитрый и не очень хитрый, даже тупой, минус, который все балансирует настолько, что школы откажутся от свободы...
МАРИНА ЗАГИДУЛЛИНА
доктор филологических наук, педагог, писатель
Журналист: Светлана Симакова

 

Марина Загидуллина – человек в Челябинске известный. Ее неординарные идеи и смелые проекты часто становятся предметом обсуждения. Но сегодня нам важно было поговорить с педагогом в третьем поколении о школе, ее свободе или заблуждениях, о том, изменилась ли жизнь российского учителя за последние 100 лет?

 

Сила консерватизма

 

Вам, бывшему учителю, нравится современная школа?

– Не могу себя отнести к оппозиционерам современной школы. Мне, конечно, повезло – наш выпуск 1987 года пришел в школу, когда там тоже была перестройка, все гудело. Бывшие ценности трещали по швам, а нового никто не дал. Такая благодать – раскрепощение, мощное поле для творчества. И, конечно же, имена новаторов, методики всякие интересные: кто руку на голову деткам возлагал, кто спать укладывал, на коврах стало модно кувыркаться в начальной школе во время обычных занятий... Вдруг выступил директор копейской школы Бороненко – почти как Нина Андреева по отношению ко всей системе – и сказал: «Я за консерватизм, не надо никакого новаторства в школе, пусть она будет небольшим концлагерем, потому что иначе кто справится с этой аморфной массой, со всеми непонятными стремлениями и желаниями детей? Если мы пойдем у них на поводу, мы развалим все».

Вы поддержали этот призыв?

– Я бы не стала говорить, что я – махровый адепт консерватизма, любые крайности ненормальны. Не должна школа быть косной системой: все вокруг изменяется, развивается, а мы – нет. Перемены должны быть. Но, с моей точки зрения, социальная институция сильна именно консерватизмом и ничем другим, потому что она передает как традицию свои системные требования. И если они существуют, как семинары в МГУ, например, которые идут чуть ли не так же, как при Ломоносове, это хорошо.

Что касается содержательной стороны, то сейчас школа пытается угнаться за суперновейшими идеями, мы учились в более сдержанной образовательной системе. Но я вижу такое разнообразие учебников, что получается – в школе рядом учат совсем другой предмет, чем учила я, и представление о мире складывается у ребенка другое. Правильно ли, что государство не унифицировало базовые знания в современной школе? Думаю, нет.

А вы руки на головы своих детей не возлагали?

– Очень хорошо помню свой романтический порыв. Мне дали старшие классы, уроки литературы – распушись хвостом просто. И я, соответственно, ночи не спала – выстраивала уроки. Литература сложная шла – советская – а как разговаривать с девушками и юношами на темы коммунистической морали, которая рухнула? Я так строила уроки, чтобы каждый сам выводил свою идею, доказывал ее, обосновывал, учился обороняться... мне страшно нравился метод личного мнения в школе. Провожу урок, чувствую харизму – мою, детей – все на повышенном настроении, все разобрали, тысячу мнений высказали, такие тонкости... все удалось. Но под конец весь класс вокруг моего стола и вопрос: «А вы как думаете, Марина Викторовна?» «Да зачем вам, ребята? Вы же сами думаете, любите свое мнение, зачем вам мое»? «Вы просто скажите, как вы думаете, нам больше ничего не надо».

И что?

– Я, конечно, как юная девочка, покупалась и говорила, а потом получала 28 одинаковых сочинений, где мое мнение было с жаром доказано, с пылом поддержано. Хоть плачь. Вот такой у меня был провальный эксперимент. Не так все однозначно.

 

Умные, яркие, смелые...

 

Как воспринимаете статус автономного образовательного учреждения, который обещает новая реформа?

– Государство не будет играть в такие игрушки, как «свобода образовательным учреждениям». Это просто красивое слово – «автономное». На самом деле, это такими тяжелыми веригами обложено. Меня больше всего восхитило, что каждый год в таком учреждении надо аудит проводить. Какая обдираловка – заработать миллиончик на то, чтобы вас аудировали. Мне кажется, на каждый демократический плюс есть свой хитрый и не очень хитрый, даже тупой, минус, который все балансирует настолько, что школы откажутся от свободы: мы хотим государственное учреждение – кормите и поите нас, а мы будем делать все, что скажете.

2010-й объявлен Годом учителя. Что для учителя было реально сделано в этом году?

– На мой взгляд, ничего. В каком-то смысле объявляемые «годы» реализуются как паблисити-мероприятия: проведен конкурс такой-то, президент лично поздравил того-то... Кстати, недавно, поздравляя победителя «Учитель года», Дмитрий Медведев сказал, что умным детям надо в вузы без ЕГЭ поступать. По-моему, вся система среднего образования обалдела от этих слов – только все модели выстроили и народ начал привыкать к ним, как опять что-то нужно менять. При этом мы не решаем проблем, которые были актуальны еще в советские времена. Например, почему у нас мужчины не идут работать в школу? Вот во Франции, я знаю, невозможно пролезть на позиции учителей средних школ. Ты сдаешь там такой тяжелый экзамен, чтобы подтвердить, что имеешь право преподавать у десятилетних детей, – голову можно сломать! Год сдаешь – не прошел в рейтинг, второй, третий... лучшие люди хотят стать учителями школ. Добились же они этого! Потому что это престиж, высокая зарплата, огромный социальный пакет – больший, чем у офисных работников и чиновников. У нас же лишь чиновники такой пакет имеют. При этом все говорят, что учителя школ – плохие, орут на детей, задавлены текучкой, и дети не хотят учиться в школе. Но решать-то никто ничего не решает. Так было, когда я в школе работала, родители мои работали, бабушка...

То есть положение учителя со времен вашей бабушки никак не изменилось?

– Абсолютно никак в плане государственной поддержки. Изменилось, может быть, только в том, что у людей появилась возможность бросить школу. Во времена моей бабушки, если ты попал в эту систему, ты точно умрешь на учительском месте.

На чем держится наша школа?

– На харизматичных учителях. Сидит учительница, маниакально влюбленная в свой предмет, она – чудачка, антик, ни один ребенок не скажет: «Хочу быть похожим на Пелагею Ильиничну»! Но дети чувствуют эту харизму и не могут не сделать того, о чем она просит, потому что Пелагея Ильинична обидится. Какая разница, какими стимулами какого-нибудь оболтуса заставили получать знания? Я буду рукоплескать этой Пелагее Ильиничне. Но это не совсем нормально. Детям нужны яркие, молодые, смелые, прогрессивные педагоги, и умные в то же время. Но разве такие идут в школу? За все время моей работы в университете – один случай: Дмитрий Решетников, наш выпускник. Он поступил ко мне в аспирантуру, стал преподавать в университете и параллельно подрабатывать в школе. Однажды пришел ко мне и сказал: «Не буду писать диссертацию, не буду заканчивать аспирантуру, не хочу преподавать в университете, школа – мое место». Что я могла ответить? «Дима, ты просто спасаешь всю систему! Это же здорово»! Умный, красивый, интересный, на гитаре играет, песни сочиняет – то, что надо для школы. Он мне испортил, конечно, диаграмму по аспирантам, но я его уважаю.

 

ЕГЭ егой

 

Преподаватели вузов смирились с ЕГЭ?

– Мы, конечно, в исключительной позиции на журфаке, потому что у нас есть еще и творческий конкурс. Поэтому ЕГЭ егой, а творческий конкурс остается. Сначала ЕГЭ вызывал у меня гомерический смех, особенно по литературе, поскольку я – филолог. Раньше мы смеялись, когда читали фрагменты детских сочинений, теперь – вопросы из ЕГЭ. К примеру, вопрос: как закончилась жизнь героя? И варианты ответа: спелся, спился... (Смеется.) Остроумный народ придумывал. Много забавного было и казалось все это несерьезным, но потом потихоньку все обкаталось, стало интереснее и понятнее. Особенно когда появился сайт ЕГЭ и возможность, сдав экзамены, выйти туда и увидеть свой балл, найти ошибки.

Вы действительно сталкиваетесь с полярной разницей подготовки детей на первом курсе?

– Между баллами по ЕГЭ и результатами в вузе – огромные ножницы по всей стране. Натаскать на сдачу ЕГЭ – особый вид деятельности учителя. Но я работала в школе до ЕГЭ, и мы все равно натаскивали детей на экзамены. Жестко вся страна сдавала по одним типовым билетам, ни шага влево-вправо не допускалось. И все сидели и зубрили эти билеты. Вся страна знала ответ на вопрос билета: «Идеологический бунт Родиона Раскольникова». Учителя этого тоже терпеть не могли, потому что все знали, что можно сдать экзамен на пять баллов и быть совершенным профаном в предмете, не уметь оперировать словарем этого предмета. То есть проблемы и тогда были. Ну, уйдем мы от ЕГЭ, дальше что?

В какой школе вы преподавали?

– В 58-й Советского района. Так называемая «вокзальная» школа – чудеснейшее местечко.

Бываете там?

– Однажды дети пригласили, которых я с четвертого класса доучила до 11-го, и ушла в университет. Я ходила на встречу, но там все поменялось – коридоры, классы, люди.

Наверное, много лет назад выпускники активнее поддерживали связь со школой, с учителями? А сейчас выпустились и забыли.

– Если я сделаю шаг в советское прошлое, то скажу, что было то же самое. Были такие классные дамы и такие школы, к кому и куда хотелось возвращаться. Могу сказать, что сама я ни разу не была в школе после выпуска. Мы к классной руководительнице домой ходили до самой ее смерти. А школа мне была не нужна, не интересна и мне не хотелось про нее вспоминать. Хотя закончила я ее безупречно, с золотой медалью.

Как же вы выбрали профессию учителя?

– Мне кажется, это уже неостановимый домашний сценарий – третье поколение тоже пошло в школу.

Ваши дети не стремятся в эту профессию?

– Сын, конечно, нет. Его история обучения в школе – это вообще отдельная страница. Он посвятил этому целый роман, мне кажется, до него никто еще не писал о школе так беспощадно. Но он хотел быть и стал режиссером. А дочь меня удивила – написала в сочинении по английскому: «Хочу стать филологом, буду преподавать в школе, а потом, наверное, займусь наукой, как мама». Хотя, когда она родилась, я строго запретила семье давать ей советы – кем быть. И все-таки на нее повлияло знание родословной, мы же часто об этом говорим.

 

Профессия в генах

 

Кто в семье интересовался родословной?

– Папа. Мама – нет, она сразу сказала: мы не найдем наших корней. Потому что она из рода графов Гейденов, линия эта была выжжена даже не в 1917 году, а еще в 1861, когда рухнуло крепостное право. Там началась трагедия упадка. Мама говорила, ее бабушка и дедушка были явно обедневшие дворяне, вынужденные своим трудом зарабатывать на кусок хлеба. Мои земляки рассказывали: «Мы помним их, такие строгие были люди».

Где жили ваши предки?

– В Смоленской губернии, там детство мое прошло – в деревне Сметанино (люблю это название, на Простоквашино похожее), на хуторе Вонлярлярский (был такой помещик, даже в словарь «Русские писатели» попал, но в советское время называли место это просто Вонлярово). Там же была и школа, в которой бабушка директорствовала после Ленинградского пединститута. Школа эта называлась «красненькой» (по цвету кирпича) и была немцами во время войны сожжена за название.

Как-то вы рассказывали о советах бабушки, которым следуете всю жизнь.

– Первый: никогда не расстраиваться из-за денег, лишь бы люди были целы и живы. И второй: никогда не впадать в уныние из-за негативной оценки твоего труда теми, кого ты не уважаешь.

Получается следовать этим советам?

– Да, видимо, в силу легкости характера. Мне смешно, когда меня критикуют люди, которых я не уважаю. Были такие ситуации. В расцвет Интернета чего я только о себе не читала. У нас некоторые преподаватели за корвалол хватались после таких мнений о себе, а мне было смешно. А с деньгами еще легче. Спасибо бабушке, она мне мозг выстроила так, как надо. Я, как Даниэль Штайн из романа Улицкой, если мне очень нужны деньги, они откуда-нибудь свалятся, придут. А если нет – все равно не отчаиваюсь и всех переубеждаю – ничего не произошло страшного.

Как ваша мама оказалась в Челябинске?

– Мама была директорской дочкой, и ей казалось, что все шпыняют ее за это. Поэтому, окончив Смоленский пединститут, она попросила комиссию распределить ее как можно дальше на восток. У нее было одно требование – там, где ей предстояло работать, должен быть кинотеатр. Ей сказали: «О, город Щучье Курганской области, кинотеатр есть»! Мама очень любила фильмы смотреть. Хотя в Челябинске, когда она была уже завучем, времени не только на кинотеатр, но уже и на телевизор не оставалось.

А у вас есть какая-нибудь маниакальная страсть?

– Я не в маму. У нее преподавание было фишкой. Она помнила всех своих учеников не только по именам, знала о них все. И ученики ее очень любили. Иначе и быть не могло. У нас дома жили дети, которых родители выгоняли из дома. В малюсенькой квартире на Красного Урала кроме нас троих (моей сестры старшей, меня и брата-близнеца) всегда жило шесть-семь маминых учеников, каких-то наших дальних родственников. В милиции Сатки работает Сергей Марареску, мамин ученик, он прожил с нами семь лет. От нас в армию ушел, к нам вернулся из армии.

Мне до мамы, как до солнца. Она была человеком, который тратил себя на других и в этом видел смысл жизни. Я больше на папу похожа. Для него главным было – интерес к тому, что он делает. Как только работа начинала надоедать, он ее бросал. Из преподавателей совершенно неожиданно ушел в обком партии, стал лучшим лектором. Москва даже кино про него снимала. Надоело – снова ушел в образование. Создавал инновационную структуру – нанимал самолеты и возил педагогов в Европу, чтобы перенимать опыт других стран. Надоело это, стал проректором вуза, сделал все, чтобы не арендовать здание, а купить свое. Он был аферистом в лучшем значении этого слова. Мне, кажется, я ближе к папе.

 

За либеральными идеями – к москвичам

 

Вы – филолог, но преподаете журналистские дисциплины, как это произошло, почему заинтересовала журналистика?

– Если бы жизнь повернулась так, что я увлеклась физикой или алгеброй, то сейчас, вероятно, так же успешно занималась бы этими науками. Уму человеческому все открыто, не надо замыкаться в какой-то определенной коробочке. Журналистика, с этой точки зрения, не была моим выбором. Защитив докторскую диссертацию по филологии, я сидела в безвременьи и печали, потому что на факультете не было поля деятельности для меня. Что делать? В этот момент позвонила Ирина Анатольевна Фатеева и предложила возглавить кафедру на факультете журналистики. Сомнения были, конечно, я решила посоветоваться с мамой и услышала: «Мне между прочим всегда были свойственны амбиции, я бы на твоем месте стала заведовать кафедрой»! (Смеется.) Хотя ей никогда никакие амбиции свойственны не были. Но она так поддела меня, что я согласилась.

Частый вопрос: нужно ли преподавателям журфака иметь практический опыт в СМИ?

– Это базовый вопрос. Считается, что невозможно работать без практической поддержки. Особенно преподаватели практического блока обязаны иметь практику в СМИ. Это был обязательный момент на факультете и народ проходил своеобразную стажировку. Хотя редакторы иногда говорят: не надо нам готовить журналистов с навыками, вы нам личность воспитайте! Они правы. Когда человек пуст внутри, сколько ни учи его, он никогда не станет журналистом.

Как оцениваете состояние журналистики в Челябинске?

– На мой взгляд, система динамично развивается. Не могу сказать, что она гниет, что никому ничего не надо. С другой стороны, динамика в разных секторах различна. Например, вижу, что глянцевый журнал приходит в упадок. Все «кошельки» уже поиграли в глянцевые журналы, но даже самые шикарные, с точки зрения содержания, проекты умерли. Они просто не по карману нашему пространству, потребитель не готов платить за них деньги. Если говорить о газетах, есть стабильность и даже определенная стагнация. Может, политические ветры и будут вздувать какие-то новые издания, но я не вижу в Челябинске почвы для создания общественно-политического издания. Потому что нет мощного противовеса в обществе, как нет и глоссария – питательного бульона – для него. Лишь тоненькая узенькая прослойка здесь нуждается в смелом альтернативном взгляде на вещи.

То есть нет смелости в подаче информации?

– Не могу сравнить наши СМИ с тем, что нахожу в «Слоне» или «Снобе». Если я захочу либеральных идей – я иду к москвичам. В местных СМИ либерализм скатывается к подколам сильных мира сего. К тому же я еще должна догадаться, что журналист что-то против сказал, голову поломать. Конечно же, и на центральных телеканалах никакой свободы или хотя бы свежести нет. Не могу сказать: смотрите Первый канал и все увидите. Не могу по программе «Вести» судить о том, что происходит в России. Поэтому нужно искать пищу уму, чтобы понять, куда движется страна. Но у нас, думаю, слишком мало людей, кому это интересно.

Вы не воспитываете студентов на местных СМИ?

– Мы учим мониторить пространство, разбираться, что происходит, отслеживать, что рождается... Но сказать – вот тебе сайт, газета или передача, не пропускай ни одного звука и ты станешь человеком – не знаю, можно ли так сделать. На региональном уровне все сводится к личности. Но, если личность публикуется в такой-то газете, это не значит, что вся газета классная, именно колонка этого журналиста – классная, его идеи. Вот почему блогосфера так оттянула читателей на себя, она ответила личностному взгляду.

 

«Стою под паром»

 

Свой блог ведете?

– Очень лениво. Был период, когда я его вела активно, потому что была аудитория, нуждавшаяся в этом. Потом эта аудитория ушла в мои личные контакты не блоговского формата, и теперь блог я чаще использую в учебных целях, дети контрольные там считывают, вопросы могут туда кидать, оценки там свои ищут. Это удобно, потому что периодически есть необходимость что-то сказать.

Что с вашим проектом «Book-вари», куда вы переместились из подвальчика на ул. Сони Кривой?

– Мы ушли не куда-то, а в никуда, потому что цена аренды все время поднималась, а народ у нас собирался нищий и бедный. Мы не могли коммерческую сторону удержать, и тут я, поразмыслив, пришла к необходимости остановить процесс. Теперь мы некий виртуальный проект, то есть у меня есть свои агенты, которым периодически нужен бренд «Book-варей», и под нашей шапкой проходят какие-то мероприятия.

А нематериальная отдача от проекта была?

– Думаю, мы остались в памяти города, как очень интересный проект. Площадка такая, конечно, нужна. Поэтому все о нас вспоминают.

То есть «бульон» для такой жизни в Челябинске есть?

– Нет. У нас нет того, что называется культурной тусовкой. Может быть, она когда-нибудь возникнет. Но в настоящий момент имеются лишь маленькие – клубного типа – компании, которые не могут найти способ объединиться и сдвинуть замшелую культуру города с этой точки. У меня на этот счет прогноз пока плохой. Может быть, со временем кто-то придумает для этого оригинальный формат. Когда я делала «Book-вари», идея была именно такая – создать площадку, где бы все это варилось. Но текучка, битва за копейку, приработки, без чего не может выживать пролетариат интеллектуального труда, помешали.

Почему, как вы думаете, скандалы с «Манекеном» не привели к консолидации такой тусовки, которая занялась бы защитой интересов культуры?

– Потому что огромное количество людей плевать хотели на «Манекен», он был ценностью в СТЭМовские времена, в 60-е годы.

Что вы думаете о происходящем сегодня вокруг органного зала?

– Я плохо разбираюсь в этом конфликте, не знаю его изнутри. Но в целом проблема понятна, такие же «игрушки» были с краеведческим музеем. Теперь нужно выдрать орган из здания. Иначе, как очередным варварством, это не назовешь. Взорвали храм Христа Спасителя, построили бассейн «Москва», потом сломали бассейн и вновь построили храм, можно ждать, что наступит время, когда его опять взорвут... Нормальной эту ситуацию назвать нельзя. Это такая далекая от Бога и высших ценностей ситуация, которая никакого отношения не имеет к чувствам и правам верующих. Это деление пирога, что мне совершенно не симпатично.

Когда ждать новых книг, что-то вышло после аппетитной трилогии «Рацион»?

– Трилогия все еще сидит во мне нереализованной частью жизни. Через нее я вышла на фундаментальные особенности бытия человека. Это однозначно философская книга для меня. Какие-то практические шаги в этом направлении я делаю – бросила город и уехала жить в деревню. Хочется попробовать поработать на земле, понять, как это все устроено. Если говорить о творческих планах, пока я стою под паром и покачиваюсь: куда, в какую сферу направлю свою мысль? Абсолютно осталась не исчерпанной пока тема «человек и природа», нарушение концепта служения в обществе. Начала я свои рассуждения с куска хлеба, а пришла к философскому осмыслению общего пути. Но мне нужно время для книг, условия, чтобы я могла писать. Если это появится, буду писать. Иногда понимаю – сказать есть что, потому что много читаю, в том числе, по-английски и – наконец-то! спасибо «Французскому клубу» ЧелГУ и Т.А. Паратовой! – по-французски. Мне сейчас очень интересна французская философия. Пока не знаю, куда меня занесет.

 

Источник: chelyabinsk.ru

В круге

Фрагмент из книги "ПрадедушкаАркаим"

"Аркаимская цивилизация являет нам совершенно уникальный тип альтернативного развития человечества безгосударственного типа. Здесь совершенно иные приоритеты и критерии оценки «развитости». На первое место выступает натуралистическая зоркость, основанная на невыделении себя из природного мира".

"Он ушел сегодня. Но это так – формальный уход. Мне кажется, на самом деле он – как князь Андрей у Толстого – ушел намного раньше. Он уходил в себя, ото всех, замыкался, закрывался... Это было какое-то мощное бегство – от себя ли? В себя ли? кто теперь сможет сказать. Было ощущение его вызывающего, непреодолимого одиночества..."

Статья Марины Загидуллиной

Статья посвящена искажениям и аберрации, которым подвергнут образ Незнайки во времени. Автор стремится выявить основные механизмы этих искажений и анализирует изменение статуса героя в читательском сознании.

В этом разделе вы можете познакомиться с нашими новыми книгами.

Шесть книг Издательского Дома Игоря Розина стали победителями VIII областного конкурса «Южноуральская книга-2015». Всего на конкурс было представлено более 650 изданий, выпущенных в 2013-2015 годах.

Издательский Дом Игоря Розина выполнит заказы на изготовление книг, иллюстрированных альбомов, презентационных буклетов, разработает узнаваемый фирменный стиль и т.д.

ПАРТНЕРЫ

Купить живопись

"Неожиданные вспоминания" Дмитрия и Инги Медоустов - это настоящее "густое" чтение, поэзия не слов, но состояний, состояний "вне ума", состояний мимолетных и трудноуловимых настолько же, насколько они фундаментальны. Состояний, в которых авторы тем не менее укоренены и укореняются именно (хотя и не только) через писание.

Эта детская книжечка - вполне "семейная". Автор посвятил ее своим маленьким брату и сестричке. И в каком-то смысле она может служить эталоном "фамильной книги", предназначенной для внутреннего, семейного круга, но - в силу своей оригинальности - интересной и сторонним людям.

История, рассказанная в этой очень необычно оформленной книге, действительно может быть названа «ботанической», поскольку немало страниц в ней посвящено описанию редких для нас южных растений. Впрочем, есть достаточно резонов назвать ее также «детективной», или «мистической», или «невыдуманной».

Сборник рассказов московского писателя Сергея Триумфова включает страстные лирические миниатюры, пронзительные и яркие психологические истории и своеобразные фантазии-размышления на извечные темы человеческого бытия.

Книга прозы Александра Попова (директора челябинского физико-математического лицея №31) «Судный день» – это своего рода хроника борьбы и отчаяния, составленная человеком, прижатым к стенке бездушной системой. Это «хождения по мукам» души измученной, но не сломленной и не потерявшей главных своих достоинств: умения смеяться и радоваться, тонуть в тишине и касаться мира – глазами ребенка.

Роберто Бартини - человек-загадка. Кем он был - гениальным ученым, на века опередившим свое время, мыслителем от науки, оккультным учителем? Этот материал - только краткое введение в судьбу "красного барона".

"Люди спрашивают меня, как оставаться активным. Это очень просто. Считайте в уме ваши достижения и мечты. Если ваших мечтаний больше, чем достижений – значит, вы все еще молоды. Если наоборот – вы стары..."

"Отец Александр [Мень] видел, что каждый миг жизни есть чудо, каждое несчастье – священно, каждая боль – путь в бессмертие. А тем более цветок или дерево – разве не чудо Божье? Он говорил: если вам плохо, пойдите к лесу или роще, возьмите в руку ветку и так постойте. Только не забывайте, что это не просто ветка, а рука помощи, вам протянутая, живая и надежная..."

"Всего Капица написал Сталину 49 писем! Сталин не отвечал, но когда Капица, не понимая такой невоспитанности, перестал ему писать, Маленков позвонил Капице и сказал: «Почему вы не пишете Сталину, он ждет новых писем». И переписка (односторонняя) возобновилась".

"Через цвет происходит таинственное воздействие на душу человека. Есть святые тайны - тайны прекрасного. Понять, что такое цвет картины, почувствовать цвет – все равно, что постигнуть тайну красоты".

"...Ненависть, если и объединяет народ, то на очень короткое время, но потом она народ разобщает еще больше. Неужели мы будем патриотами только из-за того, что мы кого-то ненавидим?"

"Внутреннее горение. Отказ от комфорта материального и духовного, мучительный поиск ответов на неразрешимые вопросы… Где все это в современном мире? Наше собственное «я» закрывает от нас высшее начало. Ведь мы должны быть свободными во всех своих проявлениях. Долой стеснительность!.."

"В 1944 году по Алма-Ате стали ходить слухи о каком-то полудиком старике — не то гноме, не то колдуне, — который живет на окраине города, в земле, питается корнями, собирает лесные пни и из этих пней делает удивительные фигуры. Дети, которые в это военное время безнадзорно шныряли по пустырям и городским пригородам, рассказывали, что эти деревянные фигуры по-настоящему плачут и по-настоящему смеются…"

"Для Beatles, как и для всех остальных в то время, жизнь была в основном черно-белой. Я могу сказать, что ходил в школу, напоминавшую Диккенса. Когда я вспоминаю то время, я вижу всё черно-белым. Помню, как зимой ходил в коротких штанах, а колючий ветер терзал мои замерзшие коленки. Сейчас я сижу в жарком Лос-Анджелесе, и кажется, что это было 6000 лет назад".

"В мире всегда были и есть, я бы сказал так, люди этического действия – и люди корыстного действия. Однажды, изучая материалы по истории Челябы, я задумался и провел это разделение. Любопытно, что в памяти потомков, сквозь время остаются первые. Просто потому, что их действия – не от них только, они в унисон с этикой как порядком. А этический порядок – он и социум хранит, соответственно, социумом помнится".

"Я не турист. Турист верит гидам и путеводителям… А путешественник - это другая категория. Во-первых, ты никуда не спешишь. Приходишь на новое место, можешь осмотреться, пожить какое-то время, поговорить с людьми. Для меня общение по душам – это самое ценное в путешествии".

"В целом мире нет ничего больше кончика осенней паутинки, а великая гора Тайшань мала. Никто не прожил больше умершего младенца, а Пэнцзу умер в юном возрасте. Небо и Земля живут вместе со мной, вся тьма вещей составляет со мной одно".

"Я про Маленького принца всю жизнь думал. Ну не мог я его не снять! Были моменты, когда мальчики уставали, я злился, убеждал, уговаривал, потом ехал один на площадку и снимал пейзажи. Возможно, это одержимость..."

"Невероятная активность Запада во всем происходящем не имеет ничего общего ни со стремлением защищать права человека на Украине, ни с благородным желанием помочь «бедным украинцам», ни с заботой о сохранении целостности Украины. Она имеет отношение к геополитическим стратегическим интересам. И действия России – на мой взгляд – вовсе не продиктованы стремлением «защитить русских, украинцев и крымских татар», а продиктованы все тем же самым: геополитическими и национальными интересами".