"Я стараюсь быть там, где правда"

Известный дирижер, художественный руководитель симфонического оркестра петербургской Филармонии Юрий Темирканов – о дирижирующих диктаторах, питерской консерватории, судьбах интеллигенции и его величестве Времени.

- Современная интеллигенция разделена: одна часть поддерживает власть, другая ругает ее – за антинародность, за Ходорковского…
- И правильно делает.

- Но вы ни с теми и ни другими…
- Я стараюсь быть там, где правда.

- Те, кто хвалит власть, как ни странно, считают, что хвалят ее искренне.
- А кто хвалит? Я хвалю. Потому что выполнили одну мою просьбу, вторую, третью. Но я же не хвалю за то, что музыканты получают четыре тысячи рублей. Я говорю, что это бесстыдно.

Самое свинское качество в человеке – быть неблагодарным. Я благодарен за все то, что делается хорошего, и имею право говорить о том, что мне не нравится.

- Вы еще с конца семидесятых стали приглашенным дирижером – сначала в Филадельфийском оркестре, потом в Лондонском. В России такая практика не очень распространена. Почему?
- Это нормально во всем мире. У нас раньше это было запрещено.

- Вы были еще единственным дирижером оркестра, избранным музыкантами…
- Это моя вторая гордость.

- Это была дань моде на перестройку?
- Нет, это был единственный случай, когда обком партии в надежде, что меня не изберут, дал такую возможность оркестру. Меня не хотели назначать, и тогда они придумали: «Маэстро, мы хотели бы вас назначить, но народ не хочет». А народ тайным голосованием выбрал меня.

- Почему после того, как столько лет народ приучали к классической музыке, после песен Пахмутовой, самой популярной стала блатная песня?
- Это ближе народу. Он находится в такой стадии развития, и ускорить его нельзя.

- Но ведь советские песни были далеки от так называемого шансона.
- Дело в том, что советские песни были прекрасны, мы выросли с ними, кто-то воевал с ними четыре года с Германией. Но как говорил Гоголь: «Если разобраться по совести, то и достоинств всех было у него только одни густые брови». Это значит, когда все рухнуло, то мы поняли, что все, что мы пели, была ложь – от начала до конца.

- Но ведь была не только «Широка страна моя родная», но и «В землянке», «Темная ночь»…
- Были и хорошие песни, их поют. Но за семьдесят лет человек дичал, и пришел к тому к чему его привели – поет блатные песни.

Вы знаете, почему сегодня по телевидению столько звезд выступает? На небе столько звезд нет… Звездами становятся те, кто больше разденется. Это называется культура. Но это антикультура. Отсюда блатные песни.

- Эстраду тоже не любите?
- Я обожаю настоящий джаз, который делают профессионалы. Бывая на западе, всегда хожу в джазовые клубы.

- Вам не кажется странным, что при коммунистах активно пропагандировалась классическая музыка?
- Дело в том, что любой тоталитарный строй хочет показать свои достижения. Поэтому и поддерживали культуру. Все говорили, что «СССР - тюрьма», и вдруг на Запад приезжает Ойстрах. Величайший скрипач в мире. Это выдавалось за «достижение коммунизма». Рихтер тоже был «достижением коммунизма». Поэтому коммунисты поддерживали их, ради пропаганды, а не ради того, что это были великие музыканты. Помните, было замечательное двустишие: «Пришла весна. Настало лето…»

- «…Спасибо партии за это».
- Вот они и хвалили себя с утра до ночи. Но знаете, легко сказать – я не люблю коммунизм. Я люблю коммунизм, потому что это превосходная идея. Но мы же судим о строе не потому что начальники говорят. Мы судим по голоду, убиты миллионы, миллионам искорверкали судьбы.

Вы знаете, почему мы со своими компьютерами до сих пор в каменном веке? Потому что Сталин считал кибернетику лживым буржуазным еврейским изобретением. Также было и с генетикой, вейсманисты-морганисты…

Мне не нравится, что коммунисты сделали истории преждевременные роды. Время все поставило на свои места, оно не терпит, чтобы люди, - эти суетливые муравьи, - командовали им. Поэтому социализм сейчас в скандинавских странах, в Германии. В Советском союзе хотели, чтобы Монголия из средних веков, из степей сразу перебралась в социализм и Улан-Батор, а они не знали, что такое социализм.

На востоке до сих пор ходят в парандже, они живут в другом времени, им нужно постепенно приходить в завтра. Шахиншах открыл в Иране клубы, бары, концертный зал, стал приглашать симфонические оркестры. Народ посчитал это «противозаконным», и его уничтожили. Пришел Хомейни, и вернул народ к его счастью, его времени. Им это нравится.

Сейчас американцы делают ту же ошибку, хотят на востоке навязать демократию, а она еше не нужна. Может, станет нужна лет через двадцать, если не больше. Нельзя торопить и насиловать время. Все умные слишком стали, не хотят подчиняться времени. Оно само продиктует необходимость того или другого. Не Маркс с Лениным, а время. В Швеции не было революции, а социализм построили. Это время продиктовало: «Сейчас можно».

- Ваши коллеги любят поговорить о духовности нашего народа. Вы тоже?
- А ее нет. Еще любят поговорить о национальной идее. Ищут ее. Раньше была простая: кругом враги, а мы одни хорошие. Национальная идея очень простая – сделать из стада по возможности интеллигентный народ. Вот и вся национальная идея.

- В своих интервью вы часто ругаете музыкантов, дескать, в стране не остается профессионалов. Может, виноваты не они, а состояние профессии в стране?
- Уезжают педагоги и солисты. Россия очень богатая талантами страна, так что, в принципе, завтра-послезавтра мы опять наберем. Тут есть другая опасность. Во всех видах искусства важна передача традиций школы. Из-за отъезда педагогов, стали преподавать те, кто этих традиций не получил – они не умеют, не научились учить. Поэтому сейчас мало музыкантов, многие уезжают. Петербургская консерватория находится в крахе.

- Судя по миллионам, освоенным на ремонте, не скажешь.
- Я не про здание, а о том, что в нем. Консерватория практически рухнула.

- И надежды, что что-то изменится, нет?
- Есть. Если государство вмешается. Оно должно вмешаться.

- Как?
- Назначить ректора. Но, впрочем, у нас сейчас демократия: «Вот пусть народ сам изберет». Вся история человечества подтверждает, что хорошо организуются плохие люди. Вот там сейчас это и происходит, хотя юридически все правильно, а на самом деле?

- Вроде культурные люди…
- Да какие культурные? Они там коммуналку устроили. Интеллигентные люди коммуналок не устраивают.

- В культурной жизни Петербурга Филармония занимает одно из первых мест. Как это у вас получается?
- Мы просто работаем.

- Так просто?
- Все гораздо проще, чем думается. Надо просто работать, собирать достойных людей вокруг себя.

- Как вы выбираете музыкантов?
- Очень выбираю. Причем, как ни смешно это покажется, но я смотрю не только на то, как играет человек, а еще и в его глаза. Если он похож на человека, то я предпочту его другому, который, может, играет лучше. Потому что, в конце концов, у нехорошего человека инструмент некрасиво звучит. Наверное, то, что я сказал, на уровне глупости, но это правда.

- Как дирижер вы – диктатор?
- Диктаторские времена в профессии ушли.

- Читал, что Мравинский был очень жестким…
- Очень жестким. Но тогда были и Сталин, и Франко. Это было распространено. Все первые секретари были диктаторами. Это была не мода, а понимание общественной конструкции. Каждый маленький начальник был фюрером, а перед своим начальником он был еле-еле г..но. Сегодня не так. В принципе, и дирижер, и главный режиссер, и главный балетмейстер должны быть первыми среди равных.

- И как вы общаетесь с музыкантами?
- Они все мои профессиональные друзья. Все. В оркестре важен каждый инструмент, каждый исполнитель, даже если он во время концерта только раз ударит в большой барабан. Одним ударом можно испортить все, что делали остальные.

- Вы не тоскуете по тем временам, когда ставили оперы?
- Нет. Если бы у меня было желание поставить, то сделал бы.

- Пройденный этап?
- Можно и так сказать. Кроме того, постановка занимает много времени. Сейчас ставят за полмесяца, а я «Онегина», которого знали все, ставил год. К сожалению, сейчас во всем мире стали ставить быстро. Музыкальный театр превращается в фабрику.

- Коммерциализация?
- У нас еще чуть-чуть осталось идеалистическое отношение к работе в отличие от запада.

- На том месте в Большом зале Филармонии, где ваш пульт, Чайковский дирижировал Шестой симфонией… Вы помните об этом, выходя на сцену, или время стерло чувство трепета?
- Не стерло. Я захожу в Филармонию, как верующий заходит в церковь. Я почти ни разу не заходил сюда без галстука. Потому что это духовный храм для человека.

- У вас была идея сделать в Филармонии дворянское собрание, чтобы в нем собиралась элита.
- Пока не получилось, но время еще есть.

- А кто эти новые дворяне?
- Ни в коем случае не дворяне. Меня не интересуют новоиспеченные «дворяне». Мне хочется соединить интеллигенцию Петербурга, все-таки она еще осталась. Лихачев был не последним интеллигентом. Идея собрать этот круг людей еще не погибла.

- Вы уже столько лет занимаетесь музыкой. Скажите, вы поняли природу ее появления или это осталось для вас тайной?
- Мне кажется, что музыка появилась еще до возникновения языка. Когда мать укладывала ребенка спать, то она что-то «напевала», природа вложила в женщину такое отношение к ребенку.

- Значит, понимая, что откуда возникает, вам бывает скучно за пультом?
- Что вы! Для меня открывается совершенно другой мир. Если у человека пять чувств, то у меня их шесть, потому что я знаю музыку.

- Сегодня уже привыкли к тому, что музыканты могут уезжать из страны, и работать на западе. Кто-то порадуется, но у большинства все равно нет-нет, да и мелькнет мысль по-старинке: «Вот предатель».
- Я так не думаю. Я думаю, что мы, те, кто живет в нашей стране, поневоле виноваты в том, что они уезжают. Мы все виноваты.

- Вы не встречали на улице музыкантов, которые вас восхитили бы профессионализмом?
- Бывало. Сейчас в Европе на улицах играет много профессиональных музыкантов из России.

Источник: chaskor.ru