«Вокруг него роится множество паразитов»

1 ноября 2012 года, на 80-м году жизни, в Швейцарии скончался Александр Рахманинов, внук великого композитора, единственный наследник и обладатель авторских прав на все сочинения деда. Мы публикуем одно из последних интервью с Александром Рахманиновым.

В Советском Союзе музыка Сергея Рахманинова исполнялась и издавалась постоянно и никому даже в голову не приходило выяснять, сколько лет прошло с его смерти, истекли или нет авторские права и каким образом наследник и правообладатель может влиять на концертную жизнь сочинений своего «кормильца».

Многочисленные наследники Прокофьева и Шостаковича держатся большую часть времени на втором плане по двум причинам. Во-первых, Прокофьев и Шостакович закончили свои дни в Советском Союзе, и мышление их наследников по инерции следует за традициями отечественных взаимоотношений «художник — власть», унаследованных от истории государства, в котором они все прожили свою жизнь. Во-вторых, из-за запутанности взаимоотношений между членами семьи.

Родившийся в Швейцарии Александр Рахманинов, внук Сергея Васильевича, относится к каталогу сочинений деда так, как принято в Америке и Европе: как к семейному предприятию, ответственность за успешное функционирование которого полностью лежит на нём, он должен прилагать максимум усилий для успешного функционирования семейного дела и, соответственно, получать доход.

В этой разнице менталитетов кроются причины очень сложных его взаимоотношений с российской музыкальной средой.

На Западе к юридическим и финансовым правам наследников композиторских каталогов относятся с таким же уважением, как и к наследникам нефтяных скважин, виноградников или фабрик по изготовлению чего угодно.

Никто никогда не возмущался тем, что до недавнего времени самые крупные в истории музыкального авторского права доходы, собираемые «Болеро» Равеля, уходили в Швейцарию его богатейшим наследникам, которыми были (внимание!!!) дети дочери от первого брака второй жены первого мужа сиделки брата Равеля.

Объясняю: бездетный Равель завещал своё имущество своему бездетному брату. Во время тяжёлой болезни брат Равеля нанял замужнюю сиделку. У них начался роман, и он завещал любимой женщине своё имущество. Но поскольку у неё был муж, то по Наполеоновскому кодексу муж и жена владеют всем состоянием совместно.

Вскоре после смерти брата Равеля умирает и его наследница-сиделка. Её муж женится на женщине, у которой от первого брака есть дочь.

После смерти старшего поколения дети этой дочери и получают всю жизнь астрономические отчисления с «Болеро» и других сочинений Равеля, живут в Швейцарии и прекрасно себя чувствуют. И никому в голову не приходит возмущаться тем, что это не они писали гениальную музыку, а некий дядя Равель, и не подозревавший об их существовании.

Александр Рахманинов — правообладатель Сергея Васильевича Рахманинова, с 1993 года активно занимается продюсированием концертов музыки своего деда. При этом он вынужден смиряться с двойственной ситуацией: с одной стороны, хорошо играть Рахманинова, за редкими исключениями, умеют только российские музыканты, а с другой — именно в России вопрос о выплатах Рахманинову денег за исполнение, издание и трансляции сочинений (основа основ авторского права) вызывает бурное негодование.

Во время Annecy Classic Festival во французском департаменте Рона — Альпы, финансируемого фондом Андрея Чеглакова AVC Charity, под руководством президента фестиваля Паскаля Эсканда и артистического директора Дениса Мацуева, куда Александр приехал повидаться со своим друзьями-музыкантами, на которых он постоянно опирается в осуществлении своих проектов: Денисом Мацуевым, Валерием Гергиевым и Юрием Темиркановым, — мы побеседовали о судьбе композиторского наследия.

— Из всех наследников Рахманинова только вы проявляете активность в осуществлении проектов, связанных с его именем, хотя, казалось бы, он, выдающийся композитор, писавший удивительную по красоте музыку, в дополнительной рекламе и агитации не нуждается. Вами был выпущен диск «Неигранный Рахманинов» с Денисом Мацуевым, Вторая симфония переделана в фортепианный концерт…
— Это было очень плохо сделано. А вы были на этом концерте?

— Была в зале Плейель.
— А почему вы мне не позвонили?

— Я написала рецензию в своём блоге. Это был сугубо профессиональный разбор полётов. Зачем вам это читать?
— Интересно. Что касается наследия Рахманинова, то вокруг него роится множество паразитов. В Швеции, в Америке.

— А кого вы называете паразитами?
— Всех тех, кто считает, что на Сергее Васильевиче можно въехать в какую-то новую жизнь, выйдя на авансцену под свет прожекторов. Причём делают они это не для того, чтобы спасать Сергея Васильевича, а чтобы развлечься в своей скучной жизни.

— Кого вы имеете в виду?
— Ну, всякие ассоциации, группы и фонды имени Рахманинова. Они есть в Англии, в Америке. Например, лет одиннадцать назад появилась дама, объявившая себя единственной наследницей Рахманинова.

— Морально или материально?
— Материально. Я совершенно не согласен с вашим утверждением о том, что Рахманинов не нуждается в дополнительных усилиях по его «раскрутке». Я создал мой фонд в 1993 году как раз по той причине, что Рахманинов крайне мало исполнялся. Я увеличил количество исполнений в одиннадцать раз. Это тысяча процентов! Раньше ведь его совсем нигде не играли. Я помню, как решил сделать первый концерт в Берлине. Я пошёл к самому известному концертному агенту пианистов. Она приняла меня, напоила хорошим чаем и сказала, что не хочет рисковать, организовывая исполнение Рахманинова в Берлине.

— А кого же играть-то тогда?!
— А это другое дело.

— Для меня то, что вы говорите, совершенно неожиданно, потому что в Советском Союзе Рахманинов звучал постоянно. Его начинали играть, как только мы достигали подходящего уровня подготовки. Это очень удобно и красиво и всем всегда нравилось. Он для нас классик.
— Я вам говорю о Франции, Германии, Швейцарии.

— Неужели у Рахманинова были проблемы с исполнением?
— Я же вам рассказываю. Мне повезло. Одна молодая немка открыла бюро в Берлине и согласилась рисковать. И 14 мая 1993-го мы организовали первый концерт в Германии, в Караяновском зале в Берлине. Владимир Ашкенази был вице-президентом моего фонда. У меня сохранилось его письмо о том, что его агент не советует ему дирижировать 14 мая, это нехорошо для его карьеры, и он за три недели до концерта отказался играть.

— И кто же дирижировал?
— Валерий Гергиев спас ситуацию. Он был на контракте в Вене с 12 по 16 мая. Так он умудрился получить, как солдат, «увольнительную» на 36 часов свободы, прилетел, продирижировал концертом и вернулся в Вену. Я с тех пор ему вечно благодарен. У меня есть фотография 150-метровой очереди, и всем желавшим попасть на этот концерт билетов не хватило.

— Как же так получилось? Ведь при жизни Рахманинов был очень большой звездой, много играл и дирижировал. Я читала в дневниках Прокофьева, который, приехав в Америку, очень интересовался судьбой Рахманинова, поскольку для него он был старшим коллегой, перед которым преклонялся, и о том, что даже Рахманинову весь концерт приходится играть Шопена и только на бис свои сочинения. Это было в начале. А потом за свою карьеру он постепенно завоевал себе такое положение, которое позволяло исполнять в основном свою музыку. К концу жизни он уже был очень большой звездой. Каким же образом к 90-м годам возникли проблемы с его исполнением? В 43-м году он умер, а дальше?
— Они мне объяснили, что Рахманинова нужно играть каждые три года, иначе ничего не выйдет. А у меня такой характер, что если мне сказали, что куда-то нельзя лезть, так я туда обязательно полезу. Так вот, через шесть месяцев после первого концерта, 27 октября, я организовал в том же зале следующий концерт, уже с Юрием Темиркановым.

Был полный аншлаг. Тогда мне приходилось по три месяца уговаривать каждого исполнителя. А теперь наоборот. Мне постоянно шлют факсы с предложениями, и уже я выбираю. У нас от 12 до 14 гала-концертов в год. Мы играем только в столицах, в самых лучших залах, никогда в маленьких таких городах, как Анси, не играем.

— Почему?! Здесь же тоже публика!
— Ну, так же, как чемпион по теннису играет только в Мельбурне, Париже, Лондоне и в Нью-Йорке. Так и Сергея Васильевича не надо играть в маленьких городах.

— Спонсор фестиваля Андрей Чеглаков нанял сюда съёмочную группу телевизионного канала «Медичи». Они очень много дерут за свои услуги, зато трансляции с концертов увидит весь мир. Я смотрела их сайт. Изумительные съёмки. Какая вам разница, где сыграют? Важно же то, что на весь мир транслируют.
— Абсолютно с вами не согласен, потому что есть стандарт.

— Стандарт чего?
— Ну, есть солдаты, есть сержанты, есть генералы.

— Но вы же не можете сказать, что публика, которая посещает концерты в зале Плейель, является генералом по отношению к публике, которая ходит на концерты в Анси или Саратове, если и те и другие просвещённые люди и любят музыку?
— Вы сейчас стараетесь меня поймать.

— Ничего подобного, я продолжаю вашу логику и задаюсь вопросом. Я совсем не стараюсь вас поймать.
— Мы сейчас говорим не о сентиментальности, а о стопроцентном бизнесе, математически, без никаких чувств. А математически лучше уж играть в зале Плейель.

— Я, наверное, что-то путаю, но мне кажется, что сам Сергей Васильевич ведь жил в специально оборудованном личном железнодорожном вагоне и переезжал из города в город…
— И в каждом городе играл концерты. Это какое железное здоровье надо иметь!

— Получается, что сам Сергей Васильевич провинцией совсем не брезговал?
— Ах, нет, простите, не будем путать Францию с Германией. Во Франции есть только один город, а в Германии есть пять городов.

— Какие?
— Мюнхен, Гамбург, Берлин, Франкфурт и… забыл пятый. Так же как в Америке есть всего одиннадцать городов.

— Нью-Йорк, Бостон, Чикаго?
— Лос-Анджелес и так далее.

— А в России?
— А я Россию не знаю.

— Ну как же, это же родина ваша историческая…
— Это, конечно, Москва и Петербург.

— Как бы Сергей Васильевич отреагировал, если бы услышал вашу логику?
— Я уверен, он был бы согласен, потому что считается только результат. Его же до моего участия чрезвычайно мало играли! А вы знаете, сколько раз он играл в Карнеги-холле?

— Сколько?
— А вы догадайтесь!

— Раз в сезон, наверное, точно играл, всего не менее 25.

— А сколько раз Горовиц?
— У него был 10 лет перерыв… значит…
— Я вам помогу. Рахманинов играл в Карнеги-холле 92 раза, а Горовиц — 73. Мне подарили все 92 программы. Он играл Чайковского, Баха, Шопена, Листа, совсем не только Рахманинова.

— Раз уж зашёл разговор о бизнесе, то, извините, если задам, может быть, неприятный вопрос…
— А я вам тогда не отвечу, это очень просто.

— Сколько лет выплат авторских прав ещё осталось? Лет пять?
— До 2017-го, кроме Америки, где срок этот не 70 лет, как в Европе, а 90, значит, до 2033-го.

— Я бы хотела по этому поводу задать два вопроса. Во-первых, что вы планируете осуществить за это время?
— Мы всё планируем на два года вперёд. Сейчас на 2013-й и 2014-й. В октябре мы играем в зале Плейель, через неделю в Цюрихе, 22 ноября в Хельсинки и 22 и 23 декабря в самом лучшем зале Санта-Чечилия.

— Когда истекут сроки авторских прав, вы перестанете что-то предпринимать, если больше не будет финансовой логики?
— Я не буду продолжать, потому что я буду в земле.

— Почему?
— Ну, когда будет 2033 год?

— Я имею в виду истечение прав в Европе. Вы переключитесь полностью на Америку?
— Ой, знаете, я занимаюсь горными походами, а сегодня по радио передали, что семеро погибли в горах. Я не знаю, когда я умру.

— Любого человека машина может переехать в любую секунду. Вы можете жить долго. Вопрос в том, закончите ли вы проекты Рахманинова по истечении сроков авторских прав.
— Не знаю, не знаю. Буддисты призывают жить сегодняшним днём. Так вы придёте в зал Плейель 19 или 20 сентября?

— Обязательно, разумеется. Если я правильно поняла, ваша задача состоит в том, чтобы привлечь к исполнению произведений Рахманинова лучших исполнителей в лучших залах?
— Совершенно верно. Вы слышали о самом крупном в мире фестивале в Равинье, который длится 90 дней? Там есть зал на 3200 человек, огромный парк, где за 10 долларов толпы людей слушают музыку. И там уже семь лет подряд мы регулярно исполняем музыку Рахманинова. Теперь мы даже делаем по два концерта. Там директор фестиваля совершенно влюбился в музыку Сергея Васильевича!

— А как можно не влюбиться, скажите, пожалуйста, ведь это совершенно божественная музыка? Самая красивая в мире!
— Можно. Можно! Это сейчас всё хорошо. Теперь, наоборот, нам нужен был дирижёр в Казани, так он согласился отменить свой спектакль в Ла Скала, чтобы дирижировать у нас.

— Но не в России всё-таки. В России Рахманинов всегда был признан как абсолютный гений, мы его начинали играть, как только техника начинала позволять, поскольку технически это трудно. Но как только ученик дорастал, ему обязательно сразу давали прелюд или этюд-картину или хотя бы «Сирень» или «Маргаритки». Я помню, я лет в десять уже Второй концерт играла…
— Да что вы?

— Так он же не сложный. А то, что вы говорите, очень больно слышать, хотя я понимаю, что это правда. Когда нас учили композиции в ИРКАМе и в Ля-Вилетт в начале 90-х, то педагоги-композиторы постоянно говорили о том, что стыдно должно было быть Рахманинову продолжать писать в тональности мелодии и гармонии в то время, как УЖЕ появились Берг и Веберн, и что это совершенно неприлично. Я помню, что фамилия Рахманинов произносилась именно в таком осуждающем плане. Но я думала, что это было только внутри ИРКАМа, я не думала, что это распространялось на всю страну.
— Да, во Франции это была очень большая проблема. А теперь всё наоборот. Мы теперь раз в год в Плейеле, раз в год в театре Шанз-Элизе. В этом году два вечера в Плейеле.

— Да-да, я помню! Но я думала, что это шутка.
— Совсем не шутка. Его вообще не исполняли. Это был кошмар, поэтому я за это и взялся, потому что я считал, что это несправедливо. Во Франции была совершенно особая ситуация, сейчас я вам объясню, в чём было дело. Сергей Васильевич совершил колоссальную дипломатическую ошибку. Был такой знаменитый музыкальный критик Кларандон, который в течение 32 лет раз в неделю писал в журнале «Фигаро» о классической музыке. Он ещё и музыку писал. И вот однажды он пришёл к Сергею Васильевичу и спросил мнение о своих сочинениях. И Рахманинов ответил: «Вам лучше быть журналистом». И нажил себе врага. После этого Кларандон все годы писал гадости о Рахманинове. Вот почему ситуация во Франции была самая плохая, там Рахманинова играли в 19 раз меньше, чем даже в Швейцарии. Я никак не мог с ним встретиться. Мне постоянно отвечали, что он уже уехал или что он занят. Тогда я взял палатку, в которой сплю в горных походах, пришёл и разложил её на его лестничной клетке на четвёртом этаже. А ночью он умер.

— Вы просто засаду устроили.
— Я же привык спать на камнях. А он ночью умер. Вот так. Одиннадцать лет назад.

— Музыкальный критик всё-таки влиятельная фигура?
— Разумеется. Зато другой музыкальный критик, в Германии, написал, что «мы все должны теперь пересмотреть наш взгляд на Рахманинова».

— Мне всегда казалось, что музыка Рахманинова настолько гениальна, что чьё-то мнение ему совершенно неважно.
— Не-е-ет, нет, это совершенно неверно!

— Значит, даже такой гений, как Рахманинов, от чьей-то критики зависит?
— Не только зависит. Понадобилось 40 лет, чтобы людей переубедить, но и вообще постоянно приходится воевать, и нужно сорок лет, чтобы переубедить. Сейчас во Франции ситуация переменилась, теперь его исполняют в Париже, в Тулузе…

— В Тулузе Туган Сохиев — очень хороший, тонкий дирижёр, который после смерти Мусина доучивался у Темирканова.
— Вот он и будет дирижировать.

— С вами интересно беседовать, поскольку говорите вы по-русски, но менталитет у вас абсолютно западный. Дело в том, что русская музыкальная среда невероятно идеалистична. Они чистые романтики. Они очень высоко ставит музыкальный гений и считают, что сам по себе гений — сила, которая не нуждается ни в защите, ни в помощи. Считается, что талант всегда сам себе пробьёт дорогу. А ведь на самом деле похоронить и закопать можно кого угодно.
— Совершенно верно. И гадости расходятся шире и дальше, чем хорошие мнения.

— Вы ведь по профессии юрист по интеллектуальной собственности? Получается, что для того, чтобы отдать должное даже такому гению, как Рахманинов, нужен юрист со специальным образованием, специализирующийся на интеллектуальной собственности, финансово заинтересованный в успехе?
— Нужен не один адвокат, а одиннадцать!

— А почему одиннадцать?
— А потому что все воруют.

— Одиннадцать одновременно?
— Да, да! Два в Америке, один в Англии, два в России, в Германии, во Франции (смеётся).

— Знаете, если я это напишу, то придётся закрыть композиторский факультет Московской консерватории, потому что все испугаются и туда больше никто не пойдёт.
— Они не боятся (смеётся). Знаете, самое трудное — это запустить первую ракету и продержаться первые 60 секунд. Три года назад мы атаковали Первую симфонию, был большой успех, опять дирижировал Валерий Гергиев на фестивале «Би-би-си Промс». А год назад начали приучать публику к Первой сонате, а то все всегда играли Вторую. Мы стараемся сделать так, чтобы люди полюбили неигранные сочинения.

— Вот мы сейчас так говорим, как будто речь идёт о каком-то молодом композиторе — экспериментаторе, авангардисте, которого нужно какими-то правдами и неправдами внедрять, насаждать, проталкивать. А ведь речь идёт о совершенно гениальной музыке, от которой дыхание останавливается.
— Вы живёте не на земле! А я сталкивался с фактами, когда мне дали только чашку чая и открыли дверь, чтобы я ушёл.

— Ещё я хочу спросить об эпистолярном наследии. У меня есть изумительное издание писем Рахманинова, выпущенное Государственным музыкальным издательством в 1955 году. Дело в том, что при Советском Союзе была одна и та же проблема (и с письмами Шаляпина тоже): достаточно полно включалась переписка дореволюционная, затем обрывки и кусочки, сильно урезанные цензурой, а потом совсем уже пара цитат из писем, где человек говорит о том, что скучает по детству и дому или плохо себя чувствует. Всё это должно было доказывать, что как уехал за границу, так сразу исписался и умер с горя и от голода. Нельзя было показать, что им было по-всякому, но и хорошо. Так вот сейчас вы не думаете издать в полном объёме его дневники и письма?
— Нет. Есть знаменитая фраза Рахманинова о том, что если вы хотите меня знать, то слушайте мою музыку.

— Но, слушая музыку, узнаёшь душу. А чтобы узнать подробности жизни, очень полезно читать письма и дневники. Это же тоже очень интересно.
— Нет, это совсем неинтересно.

— Нет, ну я с вами совсем не согласна…
— Я знаю, что вы не согласны.

— В 2003 году вышли дневники Прокофьева. Все музыканты их купили, весь тираж смели с прилавков за неделю.
— Так это хорошо для издателя!

— Издали во Франции его наследники, кстати, издательство SPRKFV (Фонд и архивы Сергея Прокофьева).

Все музыканты внимательно читают, обмениваются впечатлениями. Это самый настоящий бестселлер. До сих пор это самая интересная тема для разговоров в профессиональных кругах. Потому что Сергей Сергеевич писал каждый день. Он откровенно писал о том, как он занимается, как пишет, как общается с нужными людьми, как знакомится, как ссорится, как интригует, как враждует, как организовывает себе концерты. Каждый день очень подробная анатомия жизни великого артиста, и любому музыканту это читать очень интересно.
— Ага, они хотят узнать какой-то секрет!

— Кто-то хочет узнать секрет, а кому-то это просто интересно. Вы же знаете, наверное, что самая модная сейчас тенденция — вести и читать онлайн-дневники. Люди повально этим увлекаются, и на этой волне стали читать дневники и переписку исторических личностей, что раньше читали только специалисты. Короче говоря, если бы вы издали письма Рахманинова сейчас…
— У меня лежат 176 писем.

— …так это ушло бы в лёт.
— Я смогу себе мотоциклет купить.

— Сейчас такой момент, когда эпистолярный жанр самый-самый модный. Это не так, как было 10 лет назад. Сейчас это интереснее, чем детективы. Вы бы это могли издать и переиздать. Вот сейчас опубликовали письма Моцарта и Малера в русском переводе, так уже через неделю те, кому не досталось, разыскивали экземпляр по всем форумам в интернете. Вы обещаете издать письма?
— Я ничего не обещаю никогда.

Вопросы задавала композитор Алёна Ганчикова

Источник: chaskor.ru