Письмо к другу из России

Мы живем в темные времена. Как и сто лет назад, перед Первой мировой, разум отступает, превращается в оруженосца инстинктов и слепой веры. Сегодня выигрывает тот, кто заставит себе поверить. Не тот, чьи аргументы победили, а тот, кто заставляет верить.

Россиян заставили поверить в то, что Майдан хочет запретить русский язык, — и это меняет историю взаимоотношений между народами. Россиян заставили поверить, что в Украине к власти пришли фашисты, — и это меняет историю планеты.

Простая, казалось бы, ложь, которую легко опровергнуть. Вера, которую легко проверить. Достаточно приехать и увидеть все собственными глазами. Или услышать очевидцев. Но этого не происходит. Вера не проверяется, она навсегда.

Как с этим бороться? — Необходимо включать разум. Проверять. Думать. Видеть. Быть критичным к себе и к своим эмоциям. Это сложнее, чем кажется.

Нам всем — и украинцам, и россиянам, и французам, и американцам, и немцам — вновь необходимо Просвещение. Как эпоха, как стиль жизни и мышления.

О русском языке

Я пишу это письмо по-русски. Украинский и русский считаю родными. Я учился в русскоязычной киевской гимназии имени Пушкина — почти в центре Киева. Со своими родителями я говорю по-русски, с дочерью — по-украински.

Украина двуязычна. Она подвижна, гибка, как легкая птица. На улицах вы часто можете услышать двуязычные диалоги. Спрашивают по-русски, отвечают по-украински. Или наоборот. То же самое в телеэфире: гость русскоязычный, ведущий говорит по-украински. Начинаешь фразу по-украински, заканчиваешь по-русски. Или вкрапляешь слова из другого языка — как стеклышки в мозаику. Для украинцев это стихия. Два языка с младенчества. Гибкость сознания, способность постоянно переключаться из одной культуры в другую.

Киев — в основном русскоговорящий город. Но 65% киевлян поддержали Майдан. Без русскоязычного Киева Майдан бы не состоялся. Майдан многоязычен, ведь неважно, на каком языке ты борешься за свою свободу.

Украинская и российская культуры — разные. Языки — разные. Народы — разные. Близкие, конечно, в чем-то похожие — но разные. С разными базовыми инстинктами и базовыми мечтами. С разным отношением к общению, к свободе, к земле, к миру. Важно это понимать и уважать.

Да, украинскому языку нужна поддержка. Во времена Российской империи и СССР по нему изрядно прошлись. Русский сильнее, он был инструментом власти, он был в состоянии главного. Украинскому нужно дать больше стимулов. Но запрещать русский никто не собирается. Это абсурд.

О фашизме

От российских СМИ я часто слышу о том, что к власти в Украине пришли «фашисты». Опровергнуть эту информацию может даже ребенок. Ребенок, умеющий читать.

По недавним социологическим опросам, два ультраправых кандидата вместе (!) набирают на президентских выборах 2,6% (Олег Тягныбок — 1,7%, Дмытро Ярош — 0,9%). 2,6% — это много или мало? Это ничтожно по сравнению с 15–20% у ультраправых в некоторых странах Европы. Это ничтожно по сравнению с 80% поддержки Путина в России.

Все остальные кандидаты — либо прозападные либералы, либо умеренные, либо представители пророссийских сил. Самые рейтинговые (Порошенко, Тимошенко, Тигипко) не имеют ничего общего с неофашистской риторикой. Даже с националистической.

Да, патриотизм был на Майдане. Он подарил Майдану его главную эмоцию. Но если сердце Майдана было национально-патриотичным, его разум был либеральным. Его главные лозунги никак не касались национального вопроса. Борьба с коррупцией, люстрация, справедливая и честная социально-экономическая жизнь — вот его главные требования. Это не фашизм. Это антифашизм.

Фашизм тоталитарен, Майдан стремится к демократии. Фашизм тоскует по утраченной империи, Майдан радуется разнообразию. Фашизм в центре ставит государство, Майдан — человеческое достоинство. Фашизм экспансивен, он ищет новые территории; Майдан хочет «возделывать свой сад», целиком в духе Просвещения. Фашизм строится на ксенофобии; на Майдане были украинцы и евреи, русские и белорусы, армяне и грузины. Две первые жертвы Майдана — армянин и белорус.

Кто ищет на Майдане антисемитизм — поговорите с Еврейской сотней. Ребята были на Майдане, они сделали много для его победы.

Сравните все это с антисемитскими плакатами в соцсетях у «Беркута» — карательного спецподразделения Януковича, — и вы поймете, где гнездится ксенофобия. Вне Майдана ее было гораздо больше, чем внутри него.

Сравните с сегодняшней ксенофобской политикой новых властей Крыма, которые грозятся объявить Меджлис крымско-татарского народа (депортированного Сталиным в 1944-м) «экстремистской организацией», — и вы поймете, где гнездится фашизм.

О белогвардейцах-сталинистах

Мыкола Руденко, выдающийся украинский диссидент, в своих воспоминаниях рассказывает об очень поучительном эпизоде. В 1956 году, вскоре после ХХ съезда КПСС и речи Хрущева против культа личности Сталина, Руденко оказывается в Париже. Там, на Монмартре, он случайно знакомится с русскоязычными таксистами. Они, оказывается, были сыновьями белогвардейцев-эмигрантов, которые должны были бы ненавидеть СССР, лишивший их родины. Но нет — эти таксисты мечтали об СССР, называя его «Россией» и даже считали хрущевскую речь предательством. Для этих потомков белогвардейских офицеров Сталин был героем, так как вернул «великую Россию», а западная демократия была лишь миром пустых разговоров.

Похоже, современный Кремль создает тот гибрид, о котором мечтали собеседники Руденко в 1956-м. Невероятный, шизофреничный, но не менее реальный: белогвардейца-сталиниста, православного чекиста, комсомольца-монархиста.

Готова ли Россия принять его? Хочет ли она собрать остатки тоталитарного прошлого и создать из него нового монстра? Или, наоборот, она хотела бы вспомнить то дыхание свободы и достоинства, которым часто была пронизана ее культура? Ответ за вами, россияне.

О большой борьбе

Исторические эпохи — это вулканы. Все то прошлое, годами копившееся под тонким слоем ежедневных событий, вдруг, подобно лаве, прорывается на поверхность. И противоречия, спящие веками, просыпаются вновь.

Евромайдан недаром назвал себя революцией достоинства. Это еще один акт в долгой драме большой борьбы между силами свободы и силами чекистов, стреляющих в спину.

В Восточной Европе свобода прошла нелегкий путь. Она восстала в 1956-м в Будапеште, в 1968-м в Праге, в 1980-м в Гданське, в 1991-м в Вильнюсе, в 2003-м в Тбилиси, в 2004-м и в 2013-м — в Киеве.

Через десятилетие после Пражской весны, в начале 1980-х, Милан Кундера дал этой свободе имя «украденного Запада». Его родная Центральная Европа душой была с Западом, географически — на Востоке.

Тогда он думал, что граница между свободой и несвободой незыблема и проходит где-то по границе Советского Союза. В этом он ошибался. Сегодня эта граница продвинулась намного дальше. «Дихаю вільно», «Дышу свободно» — один из главных лозунгов Майдана.

В 1942-м году в Европе было два-три демократических государства. В 2014-м их несколько десятков. Мне хочется верить, что их будет еще больше.

Мне хочется верить, что это расширение пространства свободы неизбежно. Оно часто болезненно и не всегда приносит только хорошее — но в целом это путь к освобождению. Освобождению индивида от государства, человеческой жизни — от контролирующего аппарата, права — от его подделок, культуры — от «смотрящих», трудящихся — от начальников-самодуров.

Мы, украинцы, идем к этой свободе сквозь боль, кровь и слезы. Но мы верим, что это не зря. И мы верим, что мы не одни.

http://gefter.ru