В «Манекене» премьера - «Чацкий-Камчацкий» по пьесе Анны Яблонской

В театре «Манекен» премьера спектакля «Чацкий-Камчацкий» по пьесе Анны Яблонской.

«Русь, куда ж несешься ты, дай ответ?» – вопрос, который можно задать и сегодня нашей стране… Или нет, стойте, это где-то уже было. Гоголь, школьные уроки, исцарапанная парта и строгий учитель. Помните? Из этой дальней тьмы памяти к нам порой забредают Базаров, Онегин, Чичиков, Чацкий… И иногда думаешь: да что они, архаичные, бумажные, понимают в нашем сегодня? Что если бы хоть один из них оказался… да хотя бы в сегодняшней Москве, а? Со своим «Карету мне, карету!» Какой был бы номер! Какова потеха! Вот и драматургу Анне Яблонской показалось интересным провести эксперимент: поместить Чацкого из века XIX прямиком в XXI и посмотреть: что получится?

Театр «Манекен» начал работу с пьесой Яблонской еще в прошлом сезоне: режиссер и художественный руководитель театра Юрий Бобков обнаружил ее в глобальной сети, ознакомился и не преминул написать автору, немало ее удивив. На тот момент текст был совсем «свежим», и как попал в Интернет, а значит, на глаза Бобкову, непонятно, но это явно отдавало тем, что мы называем «судьба»: Анна позволила «Манекену» работать с пьесой.

В длинных переписках режиссер и драматург видоизменяли, отделывали, оттачивали тест, и даже название превратилось в странную дразнилку «Чацкий-Камчацкий»… А 24 января 2011 года Анна Яблонская погибла во время теракта в Домодедово, и постановка оказалась для «Манекена» важной вдвойне: премьера стала для труппы той встречей с драматургом Яблонской, которой воочию уже не состояться.

Итак, место действия: Москва, дом Фамусова-олигарха, баллотирующегося в депутаты, и его дочери-наркоманки Софьи. В этом, с позволения сказать, доме все по Шварцу: «за стеной люди давят друг друга, режут родных братьев, сестер душат… Словом, идет повседневная, будничная жизнь». Софья бьется в ломке и спит с помощником отца подлизой Молчалиным, который, как и Фамусов, пристает к приехавшей из глубинки и не поступившей в столичный вуз служанке Лизе. И все это на фоне предвыборной гонки, пресс-конференций и телесюжетов, где Фамусовым надо держать лицо… Обычное дело, не так ли? И вот среди этой-то кутерьмы появляется Чацкий, который в своем-то XIX веке несколько не ко двору, а уж в современной Москве…

Сначала кажутся забавными все эти неловкие моменты, которые вызваны странным поведением человека из прошлого. Но вот глупое и чуть растерянное «Не понимаю!» Чацкий становится все более злым и упорным, потому что до него начинает доходить, что именно происходит вокруг – вся подлость, мерзость и абсурдность происходящего. Он понимает, ЧТО происходит, но не может понять, КАК такое возможно.

Забавная юмореска перерастает в черный фарс, в месиво, где чудовищные гротескные образы высшего общества накладываются на образ Чацкого, который суть есть «идиот» по Достоевскому… А всю эту кутерьму, все это мракобесие бала уродов, «покемонов и гоблинов», которые очевидно особенно дотошно прорисованы режиссером и подчеркнуты костюмами, венчает жуткая по своему накалу и сложности актерской работы сцена, где наконец доставшая свой кокаин Софья (Анастасия Сорокина) сквозь наркотическую пелену пытается прорваться к тому, что говорит Чацкий (Алексей Тетюев) – нет, уже не тот смешной мальчик, пришедший в их дом вначале, а Чацкий, готовый бороться со злом его оружием, заготовивший диктофон с компроматом… Они смеются, кричат, пытаются полюбить друг друга… Но грязь, грязь, грязь… Из этого ничего не выйдет, как не получится союз у принципа и беспринципности. Эта сцена вызывает моральный ужас, заставляет одновременно и отворачиваться, и все же через дрожь смотреть-смотреть-смотреть …

Залу было тяжело и плохо, он «набряк» как туча перед грозой. Было очевидно, что нравится далеко не всем. Этот жесткий, хлещущий по щекам постмодернизм, в котором не только Грибоедов, но полпантеона русских классиков, неудобен публике. В антракте перешептывались – кто-то был готов прорваться бурей эмоций и впечатлений, а кто-то лишь скорбно качал головой, не понимая, что можно найти для себя в этой мешанине…

Вызвали отклик и вполне бытовые моменты: молодежь освистала сцену, где Софья принялась нюхать кокаин с портрета высокопоставленного чиновника, а старшее поколение изнемогало от мата, которым полно повествование. Ненормативная лексика – всегда больной вопрос, но именно в сцене, где она доминировала (допрос Чацкого представителем полиции), она была как нельзя более на месте. Представьте беседу интеллигентного и образованного Чацкого, тычущего под нос представителю власти в отчаянии компромат, умоляя – «спасите Россию», и мента (иначе тут не скажешь), который не в состоянии сказать и предложения без мата…

Но именно этот диалог переворачивает всю постановку с ног на голову: для полицейского Россия – это его комната в коммуналке, жена и маленький сын. И если ради них ему надо брать взятки, поддерживать ненавистных олигархов, преступать закон, то он будет – ради своей России. И он насмешливо спрашивает Чацкого: «А что такое твоя Россия?» И тот не находит, что ответить…

«Русь, куда ж несешься ты, дай ответ?» – нет ответа. И у актеров, режиссера, драматурга его не нашлось. Вместо этого – романс Пушкина в конце постановки, надрывный и светлый… И тоска. Тоска по красоте, чистоте и добру человеческому. И вот эта самая тоска, которая отозвалась в сердце хотя бы некоторых зрителей, и стала, если разобраться, ответом.

Алина Казачихина