"Я была готова оставаться нищенкой до конца своих дней"

Вечерняя беседа Тайши Абеляр, 20 мая 1995

<..>

Моими учителями были женщина по имени Клара и мужчина, которого звали Эмилито. Прежде чем принять ученичество, я должна была добиться, чтобы воладорес (летуны) перестали пожирать мое осознание. Дон Хуан обычно говорил, что подобно тому, как люди держат кур в гальинерос (курятниках), воладорес держат людей в хуманерос (человечниках); при этом они делают с людьми то же, что все мы обыкновенно делаем с курами...

Если верить старому Нагвалю (дону Хуану), при рождении человека возникает сияющее яйцо, которое ярко лучится светом осознания. Однако по мере того, как мы стареем и погружаемся в общественную среду, живущие в нашем мире создания, которых видящие называют воладорес, принимаются питаться нашим осознанием, пока свечение сияющего яйца не опустится до уровня лодыжек (другими словами, они буквально выедают нас до дна). Дон Хуан говорил, что оставшейся энергии нам хватает только для повседневной саморефлексии.

Человек, обладающий знаниями, должен подумать над тем, как остановить прожорливых воладорес, предотвратив пожирание вновь нарождающегося осознания (да, да, оно действительно восстанавливается). Ведь воладорес, умело используя нашу жалость к самим себе и отношение к своей жизни и к другим людям с позиции "несчастного ребенка", с такой легкостью пожирают человеческое осознание! Единственным способом остановить их являются шаги к самодисциплине - такие, как перепросмотр и Тенсёгрити. Выполняя эти дисциплинирующие действия, мы оказываемся в состоянии взрастить в себе такой тип осознания, который не по вкусу этим воладорес; тогда мы можем дальше наращивать осознание, ведя себя безупречно, как подобает воинам, и не опасаясь, что воладорес пожрут его.

Карлос [Кастанеда] всегда ищет тех, кто смог восстановить свое осознание, некогда опустившееся до самых щиколоток.

<…>

Еще одним местом, где можно найти воладорес, являются дома, которые посетила смерть: собравшиеся там люди пускаются в самосожаление, претендуя на роль "несчастного младенца"; что ж, за это винить нельзя, просто так и есть на самом деле. Именно поэтому, сталкиваясь с подобными ситуациями, мы должны "осознавать", что творится вокруг, постоянно используя практику перепросмотра, чтобы не пасть жертвой ощущения "собственной важности", "жалости к себе" и не очутиться во власти воладорес.

Именно поэтому нам не нужны ритуалы, разные там "очищения", "защиты", "амулеты", "талисманы" и пр. Чтобы защититься наилучшим образом, чтобы ублажить дух как следует, нужно избавиться от чувства "собственной важности" и отправиться безупречной тропой - "тропой сердца".

Часть времени, в течение которого я училась быть сталкером, я провела в домах магов на верхушках деревьев. Так продолжалось два года.

Сталкер должен свободно владеть искусством смещать точку сборки в иное место. Когда мы спим, эта точка перемещается естественным образом; однако вы не заметите этого движения, если не начнете "сновидеть" (для этого вам потребуется накопить некоторое количество энергии, используя уже описанные упражнения). После того, как вы заметите перемещение точки сборки в новое, более удобное для нее место, вам потребуется зафиксировать ее - в этом и состоит суть умения сталкера.

Когда я жила среди вершин деревьев, одной из наиболее необычных вещей, заставлявших мою точку сборки переместиться в новое положение, было осознание полной потери ощущения "горизонта". Меня окружали лишь листва и небо, а земля всегда находилась "внизу" - там, где мы обычно передвигаемся, когда привязаны к системе четырех координат.

Когда живешь на вершине дерева, приходится приучиться к системе шести координат. Спускаться вниз и касаться земли мне не разрешали, отчего моя точка сборки переместилась и зафиксировалась в новом положении. Видящие, видевшие точку сборки, утверждают, что одна из ее сторон светится. У мужчин эта светящаяся сторона направлена наружу от "светящегося яйца", а у женщин - вовнутрь.

Из-за того, что я жила на вершине дерева, моя точка сборки начала разворачиваться наружу, как у мужчин; увидев это, дон Хуан заставил меня проделать другие упражнения сталкера, чтобы исправить это. Он послал меня в один город в Мексике, где жила Нелида под видом богатой светской дамы. Я должна была пожить у нее в роли племянницы, приехавшей в надежде найти себе жениха.

Итак, они обучили меня всем "женским искусствам": я освоила искусство макияжа, научилась готовить, шить, танцевать и играть на фортепиано, усвоила хорошие манеры и даже училась французскому. Мы часто появлялись на приемах в высшем свете. Меня представляли как хорошо образованную девушку, которая ищет себе достойного супруга.

Но однажды, через шесть месяцев после моего появления в этом городе, я встретила отлученного от церкви священника, переживавшего глубокие эмоциональные страдания. Все, что пришло мне в голову по поводу помощи,  - это подвесить его на дереве. Разразился грандиозный скандал, и дон Хуан увидел, что пришло время сменить стратегию. Он сказал, что поскольку я все еще желаю "привлекать всеобщее внимание", он собирается предложить мне новую форму сталкинга, которая либо излечит меня, либо убьет.

Короче, он превратил меня в нищенку. Сначала они сменили мое замечательное белое платье на "рванье", затем измазали мне волосы чем-то липким; я помню, как Нелида мазала мою кожу какой-то жирной дрянью, чтобы я выглядела более смуглой и грязной, а Эмилито в это время развивал идею о том, что мне необходимо засунуть в волосы желательную резинку. После того, как они "переодели" меня в нищенку, дон Хуан позвал Альфонсину - городскую нищенку. Он сказал ей, что я сумасшедшая, и они не могут дольше быть вместе со мной. Он дал Альфонсине немного денег и попросил ее заботиться обо мне.

Я ушла с ней; я помню, как по дороге она сказала мне:

"Видно, ты не больно разговорчива... Вот и отлично, я думаю, что мы хорошо поладим друг с другом...", а потом мы пришли к ней домой, и я ужаснулась: это было самое худшее, грязное и вонючее жилище из всех, что я когда-либо видела. Она жила в комнате размером 6 на 6, стены были сделаны из жести и картона, а спать следовало на грязном полу, поверх которого валялось два "петатес" (травяных тюфяка), которые так и кишели насекомыми. Зрелище было настолько отвратительным, что я почувствовала острую необходимость уйти.

Я опрометью бросилась в наш дом, однако там слуги сказали мне, что все уехали в длительное путешествие, хотя я еще могу попробовать застать их в центре города. Мигом добравшись до центра, я с облегчением увидела машину Нелиды, остановившуюся у перекрестка на красный свет. Подбежав к машине, я увидела за рулем дона Хуана и принялась умолять его спасти меня от этого безумного мероприятия; я говорила ему, что не хочу быть нищенкой, что все это зашло слишком далеко, что дом Альфонсины был крысиной дырой, и что я не соглашусь провести там даже одну ночь.

Дон Хуан пронзительно взглянул на меня и сказал, что это занятие мне придумал дух, что если я не справлюсь, то никогда больше не увижу никого из них. С этими словами он потянулся к карману и, достав из него монетку, бросил ее мне со словами: "Ступай и отыщи то, что тебе нужно найти. Ты увидишь, что люди будут отдавать тебе свои деньги, но при этом будут презирать тебя за твой вид и твое ремесло.

Помни, что у монеты есть и другая сторона. Если ты найдешь кого-либо, кто действительно будет заботиться о тебе, значит, ты преуспеешь в своем задании и научишься никогда больше не искать излишнего внимания к собственной персоне".

Сигнал светофора сменился на зеленый, и они покатили вперед... А я стояла там, на главной площади города, и думала, что у меня не осталось никакого выбора, кроме как вернуться к Альфонсине и честно играть роль нищенки, не строя никаких надежд и нимало не заботясь о том, когда это все кончится, и что со мной будет дальше. Впрочем, если дух считал, что это подходит для меня - я была готова оставаться нищенкой до конца своих дней.

Когда я вошла в жилище Альфонсины, она стояла на коленях перед печкой-буржуйкой, поджаривая кукурузные хлебцы-тортильяс. Не промолвив ни слова, она протянула мне один хлебец, и я молча села и принялась за еду.

Городок был маленький, и мне надо было придумать историю моей прошлой жизни. Альфонсина сообщила людям, что я являюсь ее слабоумной дочерью, которая до этого жила с отцом в большом городе, а теперь, после смерти отца, была вынуждена отправиться к матери.

Итак, я начала звать Альфонсину "мамой"; каждый день теперь я приходила домой и говорила: "Здравствуй, мама! Вот, смотри, сколько я насобирала сегодня", - и отдавала Альфонсине все. Жизнь нищенки была тяжелой. Иногда мне приходилось драться с другими нищими за лучший угол на улице, где больше подавали. Альфонсина рассказала мне, что лучше всего попрошайничать у входов в рестораны и спортивные залы - хорошо поевшие или натренировавшиеся люди всегда что-нибудь дают внушающим жалость нищим. Еще она сказала, что церкви - не самый хороший вариант, поскольку прихожане уже отдали церкви все, что могли, да и потом - они скорее пожертвуют что-нибудь церковникам, чем сидящим на паперти попрошайкам.

Еще Альфонсина научила меня всегда носить с собой небольшое полено, чтобы я могла обороняться от нападения других нищих, если занимала их территорию. Этот кусок дерева действительно оказывался полезным. Мне всегда нравилось ходить под церковь - нет, не для того, чтобы просить милостыню; мне очень нравилось смотреть на удивительной красоты женщину, которая каждый день приходила в церковь. В этой женщине было нечто привлекавшее мое внимание.

Получше освоившись с ролью нищенки, я постепенно начала слышать "мысли других", я могла разобрать даже происходившее на расстоянии квартала. Однажды я сидела на церковной паперти. Вдруг ко мне подошла та самая красивая дама. Она заговорила со мной. Женщина объяснила, что хочет забрать меня к себе, что она отмоет меня и даст мне чистую одежду. Некоторое время я отказывалась, но как-то днем мне пришли в голову слова дона Хуана об "истинной заботе" - и я приняла ее приглашение.

Как только мы пришли к ней домой, женщина немедленно засунула меня под душ, сняв с меня лохмотья. По мере того как мое тело под струями воды начало очищаться от грязи, женщина с ужасом воскликнула: "Да ты же белая девушка! Что же они сделали с тобой!" Я не могла произнести в ответ ни слова. Тогда женщина дала мне шерстяную кофту и много денег, потребовав, чтобы я возвращалась туда, откуда пришла, и никогда больше не занималась попрошайничеством.

Я вернулась к Альфонсине. Отдав ей деньги, я сказала ей обычное: "Мама, мама! Смотри, сколько я насобирала сегодня". Взглянув на меня, Альфонсина едва не лишилась чувств. Наконец, совладав со своими эмоциями, она сообщила мне, что "меня коснулся ангел". Потом она заболела, и я отвела ее к Нелиде. Там я обнаружила дона Хуана, Нелиду и остальных. Нелида отвела Альфонсину в спальню, чтобы позаботиться о ней.

Я осталась в гостиной с доном Хуаном. Меня очень волновало, что будет дальше с Альфонсиной: к этому времени я поняла, что люблю ее, бессознательно люблю, хотя до этого времени даже не представляла себе, что такое любовь. Я попыталась рассказать обо всем дону Хуану, однако, судя по всему, он сам уже разобрался в моих чувствах. Сообщив мне, что я успешно справилась с заданием, он сказал, что мне больше не нужно возвращаться к Альфонсине, что у Альфонсины была дочь, которая искренне любила ее, но сегодня эта дочь умерла навсегда. Тут я поняла, что все в мире магов преходяще и что живущий в нем должен свободно парить, не обременяя себя никакими привязанностями.