Это интересно

МИХАИЛ ФОНОТОВ
Писатель, краевед

"Каждый раз, когда поднимаюсь на Нурали, на меня находит наваждение какой-то инородности или даже инопланетности. Сам хребет выглядит стадом огромных ископаемых животных, которые в глубоком сне лежат, прижавшись друг к другу. Он словно скован беспробудной задумчивостью, он каменно молчит, но кажется, что где-то внутри его тлеет очень медленное и едва угадываемое желание пробудиться".

АНДРЕЙ ЯНШИН

Можно ли всю жизнь прожить у реки и так и не побывать у ее истока? Конечно. Но побывать – лучше. Но зачем?

Вход в аккаунт

Великолепный Робинзон века "ха-ха"

Великолепный Робинзон века "ха-ха"
ВАСИЛИЙ АКСЕНОВ (1932-2009)
Писатель
Текст: Дмитрий Петров

То, что остались книги, не примиряет с его уходом. Испещрённые значками, виртуозно сплетёнными во фразы, они — свидетельства того, что в мире есть другие страны, другая жизнь, другая музыка, другая игра и герои, способные играть и жить по-другому. Не так, как требует век, заставляет свет, велит начальство. Но книги — свидетельства бумажные. А он был свидетельством живым. Или это жизнь его была?..

1.

Здесь так сразу не разобраться. Штука в том, что всерьёз никогда не верилось, что Аксёнов уйдёт. Ну да, возраст. Да, инсульт. И что? Справится, справится…

Вон ещё совсем недавно он сидел на галерейке клуба «Билингва» презентовал «Вольтерьянцев и вольтерьянок», читал, пел с ребятами из «Аквариума», подписывал книги, шевелил усами… И выглядел много крепче, моложе и надёжней, чем иные вокруг. Речь даже не о шестидесятниках. Многие вполне себе дамы и господа в современном соку куда как больше походили на старых, больных и бессильных.

А он подписывал книги. Потом вставал, весь в американском плаще на клетчатой подкладке, весь в крепким узлом повязанном шарфе, весь в симпатичной кепочке…

— В Праге, — рассказывал он мне, — я носил забавную такую кепочку, подаренную мне жутким интеллектуалом, американским профессором Дюком Беллингтоном. Он приехал в Москву, мы отчаянно напились, вывалились на мороз, и я сказал: «Чтоб ты не сдох, я тебе дарю меховую шапку». И отдал. А он мне отдал всепогодную кепку — «кепи олл сизонс». И вот в этой стильной кепи я прибыл в Прагу. И так мне понравилось, как играл пианист из бара «Ялта», что я её отдал ему. А какое-то время спустя она выпрыгнула уже в другом заведении. Пианист передарил её, и модный головной убор пошёл гулять по Праге, по Европе, по миру... Я про это кепи написал рассказ. Он потерялся — не могу найти. А кепка время от времени — попадается. То там, то сям…

Ну вот, стало быть, надевал он кепочку (уже другую) и удалялся. Удалялся — как взлетал на романтическом гидроплане с плещущей мутной воды, подобно лётчику Эстерхази из романа «Москва Ква-Ква», покачивая крыльями, прямо в этот московский закат и далее — к островам…

2.

Туда, где всякий знает в центре Симферополя, среди его сумасшедших архитектурных экспрессий, дерзкий в своей простоте, небоскрёб газеты «Русский курьер». Где мы видим издателя этой чудесной газеты великолепного Андрея Лучникова, мчащего на сверкающем «Питере-Турбо» по прекрасной другой России из 1979 года — через Нью-Йорки, Парижи, Берлины, Римы, Праги, Москвы Ква-Квы и прочие города и годы — прямо сюда. Где известно, что неподражаемый Луч — это немного сам Василий Павлович. Но неизвестно другое: что именно он показал нам на «Острове Крым». Желанную ли будущую Россию — сильную, богатую и свободную? Тогдашний ли Запад, обречённо сдающийся красной танковой злобе? Грядущий этот полуостров, каким его так славно было воображать, проходя по ялтинскому променаду в сторону ресторации?

Я спрашивал Аксёнова про острова. К чему их столько в его книгах? Что это за неотступная метафора? Символ одиночества? Окружённости стихией? Отстранённости? Отдалённости? Отдельности? Побега?

Толковать про острова он не спешил. Но о побеге говорил с удовольствием!

Будто отвечая мальчику с кожаной лентой на лбу из романа «Ожог», который спросил: «А разве это возможно — убежать от ГБ?» — «Ха-ха! — трудно, но возможно».

Что доказал Максим Огородников — герой романа «Скажи изюм», улизнувший в Западный Берлин, во Францию и в Штаты прямо из-под тоталитарного носа всемогущих спецслужб. Аксёнов настаивал, что история с Огородниковым абсолютно реальна.

— Только, — говорил он, — это было со мной. Впрочем, я не хотел убегать. Это они так считали. Летом 1977 года ко мне пришли генерал Карпович и мой куратор Зубков — договариваться, чтобы я не печатал «Ожог». Я сказал, что печатать не собираюсь. В ответ они заверили: «Мы оставляем вас в покое». Наврали. Всё стало рушиться. Закрылся совместный с итальянцами кинопроект, куда-то меня не пустили, что-то не издали... О поездках за рубеж и речи идти не могло. А я вспомнил, что начал оформляться на конференцию в Западный Берлин. И подумал: «Дай-ка попробую». Приехал в Союз писателей. Там такая была Тамара или Нина, я ей часто привозил сувениры. Я: «Тамара, а как там мой паспорт?» Она: «Ой, а я вам звонить собиралась, паспорточек ваш готов». И даёт мне паспорт. И я улетаю. И ни Зубков, ни Карпович об этом не знают. Но вскоре пропажу обнаружили. Нашли в Западном Берлине... И поехало… Взялись вывезти меня на восток. Говорили: смотрите, Корчной в автокатастрофу попал. Как бы с вами чего не случилось… Генеральный консул кричал по телефону: «Советской власти нужно подчиняться везде!» А я ему: «Перестаньте меня шантажировать, не толкайте на крайний шаг». Он менял тон: «Что вы, дорогой! Просто посол Абрасимов хочет поговорить, выпить рюмку водки по-русски».

Наконец глава духовной академии, где проходила конференция, увёз меня к себе. Я позвонил в Париж, заказал визу… Журналистка Эльфи отвезла меня в аэропорт, и я смотался! В Париж! Оборвал когти, обрубил хвост. В Париже играла «Таганка», и я пошёл на «Гамлета». Встретил там Веню Смехова, а он говорит: «Нас известили, что ты остался на Западе». Торжественно повёл меня в зал и усадил рядом с Максимовым — главным редактором «Континента»… Кошмар. Потрясающие ощущения. Я никогда не мог себе представить, что стану героем прифронтового берлинского романа. Всё было как там: такое же ощущение загнанности. Идёшь по аэропорту Темпельгоф и думаешь: сейчас подскочат, кольнут в жопу зонтиком и потащат...

Но — не кольнули. Не утащили. Вернулся сам. Впечатление от возвращения чудно описано в романе «Скажи изюм».

3.

— Но как же острова?

— А что острова? Почти каждый в детстве мечтает удрать на какие-нибудь острова. Побыть Робинзоном. И порой — осуществляет мечту.

Василий Павлович осуществил её многократно — и в своей жизни, и в книгах, в которые вписал её так щедро. Вот. Большие Эмпиреи из повести «Мой дедушка — памятник». Вот Кукушкины острова из романа «Кесарево свечение». Вот остров Мохнатый (близнец Манхэттена) из того же «Изюма». А вот Васильевский — из «Ожога». Ну и Корсика — родина Бонапарта — из «Права на остров».

4.

— Вы завоевали это право, Василий Палыч! — как-то наивно-восторженно вякнул я после его вечера в клубе «Дума». Он посмотрел удивлённо: а вам-то, мол, почём знать? Разве книга — не остров? Это как посмотреть…

То, что с нами остались книги, не примиряет с его уходом. Испещрённые значками, виртуозно сплетёнными во фразы, они — свидетельства того, что в мире есть другие страны, другая жизнь, другая музыка, другая игра и герои, способные играть и жить по-другому. Не так, как требует век, заставляет свет, велит начальство. Но книги — свидетельства бумажные. А он был свидетельством живым. Или это жизнь его была?

Свидетельством о свободе вообще и о большой свободе писателя. Ведь и вправду — американским писателем Аксёнова не назовёшь. Как и советским. Как и постсоветским. Или антисоветским. Он путешествует из контекста в контекст, из эпохи в эпоху, познавая мир за миром и творя миф за мифом. Есть надежда, что иные из этих мифов меняют некоторые из миров. Чего и желал автор. Аксёнов воплотил в себе большие мечты своих персонажей. Согласитесь, это мало кому удаётся.

Он смеялся над прошлым веком, именуя его «веком «ха-ха». Тот век прошёл. Настал новый. Как его назвать? «Ха-Ха. И?»

А он между тем продолжается. Обама прибыл в Москву. Аксёнов из неё отбыл.

И вот, как он и писал, закончился горячий денёк истории, наступили сумерки — «час прорех, расползания швов, когда видны просветы в эзотерический мир, когда на миг утрачивается спокойствие и хрустальные своды слегка колеблются. Понятно?».

Ему, похоже, было понятно.

Быть может, поймём и мы.

Источник: chaskor.ru

 

В этом разделе вы можете познакомиться с нашими новыми книгами.

Шесть книг Издательского Дома Игоря Розина стали победителями VIII областного конкурса «Южноуральская книга-2015». Всего на конкурс было представлено более 650 изданий, выпущенных в 2013-2015 годах.

Издательский Дом Игоря Розина выполнит заказы на изготовление книг, иллюстрированных альбомов, презентационных буклетов, разработает узнаваемый фирменный стиль и т.д.

ПАРТНЕРЫ

Купить живопись

"Неожиданные вспоминания" Дмитрия и Инги Медоустов - это настоящее "густое" чтение, поэзия не слов, но состояний, состояний "вне ума", состояний мимолетных и трудноуловимых настолько же, насколько они фундаментальны. Состояний, в которых авторы тем не менее укоренены и укореняются именно (хотя и не только) через писание.

Эта детская книжечка - вполне "семейная". Автор посвятил ее своим маленьким брату и сестричке. И в каком-то смысле она может служить эталоном "фамильной книги", предназначенной для внутреннего, семейного круга, но - в силу своей оригинальности - интересной и сторонним людям.

История, рассказанная в этой очень необычно оформленной книге, действительно может быть названа «ботанической», поскольку немало страниц в ней посвящено описанию редких для нас южных растений. Впрочем, есть достаточно резонов назвать ее также «детективной», или «мистической», или «невыдуманной».

Сборник рассказов московского писателя Сергея Триумфова включает страстные лирические миниатюры, пронзительные и яркие психологические истории и своеобразные фантазии-размышления на извечные темы человеческого бытия.

Книга прозы Александра Попова (директора челябинского физико-математического лицея №31) «Судный день» – это своего рода хроника борьбы и отчаяния, составленная человеком, прижатым к стенке бездушной системой. Это «хождения по мукам» души измученной, но не сломленной и не потерявшей главных своих достоинств: умения смеяться и радоваться, тонуть в тишине и касаться мира – глазами ребенка.

Роберто Бартини - человек-загадка. Кем он был - гениальным ученым, на века опередившим свое время, мыслителем от науки, оккультным учителем? Этот материал - только краткое введение в судьбу "красного барона".

"Люди спрашивают меня, как оставаться активным. Это очень просто. Считайте в уме ваши достижения и мечты. Если ваших мечтаний больше, чем достижений – значит, вы все еще молоды. Если наоборот – вы стары..."

"Отец Александр [Мень] видел, что каждый миг жизни есть чудо, каждое несчастье – священно, каждая боль – путь в бессмертие. А тем более цветок или дерево – разве не чудо Божье? Он говорил: если вам плохо, пойдите к лесу или роще, возьмите в руку ветку и так постойте. Только не забывайте, что это не просто ветка, а рука помощи, вам протянутая, живая и надежная..."

"Всего Капица написал Сталину 49 писем! Сталин не отвечал, но когда Капица, не понимая такой невоспитанности, перестал ему писать, Маленков позвонил Капице и сказал: «Почему вы не пишете Сталину, он ждет новых писем». И переписка (односторонняя) возобновилась".

"Через цвет происходит таинственное воздействие на душу человека. Есть святые тайны - тайны прекрасного. Понять, что такое цвет картины, почувствовать цвет – все равно, что постигнуть тайну красоты".

"...Ненависть, если и объединяет народ, то на очень короткое время, но потом она народ разобщает еще больше. Неужели мы будем патриотами только из-за того, что мы кого-то ненавидим?"

"Внутреннее горение. Отказ от комфорта материального и духовного, мучительный поиск ответов на неразрешимые вопросы… Где все это в современном мире? Наше собственное «я» закрывает от нас высшее начало. Ведь мы должны быть свободными во всех своих проявлениях. Долой стеснительность!.."

"В 1944 году по Алма-Ате стали ходить слухи о каком-то полудиком старике — не то гноме, не то колдуне, — который живет на окраине города, в земле, питается корнями, собирает лесные пни и из этих пней делает удивительные фигуры. Дети, которые в это военное время безнадзорно шныряли по пустырям и городским пригородам, рассказывали, что эти деревянные фигуры по-настоящему плачут и по-настоящему смеются…"

"Для Beatles, как и для всех остальных в то время, жизнь была в основном черно-белой. Я могу сказать, что ходил в школу, напоминавшую Диккенса. Когда я вспоминаю то время, я вижу всё черно-белым. Помню, как зимой ходил в коротких штанах, а колючий ветер терзал мои замерзшие коленки. Сейчас я сижу в жарком Лос-Анджелесе, и кажется, что это было 6000 лет назад".

"В мире всегда были и есть, я бы сказал так, люди этического действия – и люди корыстного действия. Однажды, изучая материалы по истории Челябы, я задумался и провел это разделение. Любопытно, что в памяти потомков, сквозь время остаются первые. Просто потому, что их действия – не от них только, они в унисон с этикой как порядком. А этический порядок – он и социум хранит, соответственно, социумом помнится".

"Я не турист. Турист верит гидам и путеводителям… А путешественник - это другая категория. Во-первых, ты никуда не спешишь. Приходишь на новое место, можешь осмотреться, пожить какое-то время, поговорить с людьми. Для меня общение по душам – это самое ценное в путешествии".

"В целом мире нет ничего больше кончика осенней паутинки, а великая гора Тайшань мала. Никто не прожил больше умершего младенца, а Пэнцзу умер в юном возрасте. Небо и Земля живут вместе со мной, вся тьма вещей составляет со мной одно".

"Я про Маленького принца всю жизнь думал. Ну не мог я его не снять! Были моменты, когда мальчики уставали, я злился, убеждал, уговаривал, потом ехал один на площадку и снимал пейзажи. Возможно, это одержимость..."

"Невероятная активность Запада во всем происходящем не имеет ничего общего ни со стремлением защищать права человека на Украине, ни с благородным желанием помочь «бедным украинцам», ни с заботой о сохранении целостности Украины. Она имеет отношение к геополитическим стратегическим интересам. И действия России – на мой взгляд – вовсе не продиктованы стремлением «защитить русских, украинцев и крымских татар», а продиктованы все тем же самым: геополитическими и национальными интересами".