Уральские маршруты "волшебника из Гель-Гью"

Об Александре Степановиче Грине (1880-1932) всем помнится. Произведения писателя издаются огромными тиражами. Подростки по-прежнему читают знаменитые «Алые паруса» и другие его романы и рассказы. Взрослые перечитывают знакомые книги. В них – удивительная, притягательная сила! Легкость. Красота. «Если любовь к Грину сохраняется в зрелые годы, – писал Ю. Нагибин, – значит, человек уберег свое сердце от постарения».

Писатель по происхождению был дворянином, но дворянство никогда ничего не значило в его жизни. Отец, политический ссыльный, участник Польского восстания 1863 года, был сослан в Вятку, работал счетоводом в больнице, вел полунищее существование канцелярского служащего пивоваренного завода. Для товарищей Александра Гриневского по реальному училищу, а потом тем более, когда его исключили за «пасквиль на учителей» («Инспектор, жирный муравей, // Гордится толщиной своей…»), «благородное происхождение» могло быть лишним. Никто и не подозревал об этом. Но без насмешек все равно не обошлось. Училищными кличками его стали «Грин-блин» и «Колдун».

Странным казался учителям и товарищам этот мальчик – то тихий, то дерзкий, то замкнутый, то донимающий всех бесконечными рассказами о необыкновенных происшествиях и приключениях. В рассказах отражалось все им прочитанное. А читал он безудержно. И ему тогда уже казалось, что судьба его определена, ведь первым самостоятельно прочитанным им словом стало «море». Много лет прошло с тех пор, и стали его называть «Сказочником странным», «Волшебником из Гель-Гью». К тому же он и фамилию свою сократил, превратив ее в псевдоним. А псевдоним расшифровывал так: Гражданин – Рыцарь ИНтересного.

После исключения отец жестоко избил Александра, а потом несколько дней обивал пороги директора училища, унижался, ходил к губернатору, просил за сына. Пытался устроить в гимназию, но Александра туда тоже не приняли. Пришлось отцу отдать его в городское училище. Мать умерла… Отец вскоре женился на вдове псаломщика. У мачехи родился ребенок. Жизнь Саши по-прежнему протекала в тесной убогой квартире, среди грязных пеленок и диких ссор. Не лучше была обстановка и в училище – в нем процветали зверские драки. Кислый запах чернил сквозил всюду: въедался в одежду, кожу, волосы. Но он научился добывать свою копейку: перебелял сметы городской больницы, переплетал книги, переписывал роли для актеров провинциального театра. Даже клеил бумажные фонари для иллюминации в день восшествия на престол Николая II.

К началу писательской деятельности жизненный опыт Александра вообще оказался многообразным: матросская судьба, работа на рыбацких промыслах на Каспии, на уральских приисках, солдатчина, тревожная и опасная жизнь агитатора. Некоторые его рассказы были напечатаны подпольно в качестве агитационной литературы. Тогда и появился его литературный псевдоним. Первые рассказы отражали накопленный жизненный опыт. А горького опыта хватало. Об этом он сообщал в своей «Автобиографической повести».

В 1900 году (в феврале) отправился пешком из Вятки на Урал. Он уже познакомился с Казанью, Киевом, Одессой, Севастополем, Баку. А что ему понадобилось за горами, ведь моря на Урале нет? Он сообщал: «Там я мечтал разыскать клад, найти самородок пуда в полтора…» «Отец дал мне 3 рубля. На мне были старые валенки, подшитые кожей, черные ластиковые штаны, старая бумазейная рубашка, красная с черными крапинками, теплый пиджак из верблюжьей шерсти, подбитый беличьим мехом, и шапка из бараньего меха».

Сначала Гриневский двинулся в город Слободской, до которого было 30 верст. Ночевал в бедных деревенских семьях. А придя в город, пытался найти ссыльного Тецкого, своего крестного отца. Тецкий с семьей уехал в Сибирь. От Слободского до Глазова Александр прошел 190 верст. Спасал его чай, который он нес с собой, потому в домах, в которых он останавливался, с удовольствием ставили самовар: «чаепитие происходило так же чинно, молчаливо, как ужин». В Глазове он встретился с бывшим своим учителем из Вятского училища – Дмитрием Васильевичем Петровым. Ночевал в казенной квартире его семьи. Учитель дал ему на дорогу серебряный рубль и пачку сигарет. Потому он смог договориться с кондуктором товарно-пассажирского поезда. Кондуктор посадил его в пустой товарный вагон. До Перми он доехал чудом. Ночью ударил мороз. Всю ночь Александр вел борьбу с холодом. Позже он написал: «Эту долгую ночь мучений, страха и холода в темном вагоне мне не забыть никогда».

В Перми он явился с письмом отца к его знакомому Ржевскому, магазин которого находился на главной улице. Ржевский перепоручил его какому-то старичку, который повел его в глубь магазина, и они очутились в шикарной квартире: паркетные полы, на которых Гриневский наследил мокрыми валенками, богатая мебель… Ржевский помог Саше с работой: написал записку к вагонному мастеру железнодорожного депо. Дал рубль и три фунта колбасы.

Александр был принят разнорабочим с платой 50 копеек в день и 10 копеек за сверхурочные. Работа была очень тяжелая. Возвращаясь вечером, он не мог ни есть, ни читать. И понял: если останется здесь, наступит конец его мечтам. Взял расчет, получив 4 рубля, и двинулся к приискам графа Шувалова.

«От станции шла дорога через рудники, заводы – на прииски, – писал он о своих скитаниях по Уралу. – Вокруг стояли круглые горы, заросшие синим лесом, и, хоть стыдно сознаться, но когда я прошел верст пять, дикий, мрачный вид этой страны золота посеял во мне наивные надежды. Как местами дорога уже протаяла, я время от времени поднимал разные камни, осматривал их с целью найти хотя бы небольшой самородок. …Я слышал впоследствии, что золото на Урале есть везде по руслам речек и в старых песчаных слоях долин, но очень различен процент его содержания, – не везде выгодно его добывать».

Шуваловский прииск – скопление изб, шахт, контор в лесу на берегу реки. Здесь работали несколько тысяч человек. Отдав свой паспорт в контору, Гриневский получил расчетную книжку и рубль задатка. Вокруг него работали шахтеры, забойщики, крепильщики-плотники, встречались отпетые лодыри, воры, беглые каторжные и беглые солдаты. У них были фальшивые документы, но это никого не интересовало. Здесь толпились бессемейные пьяницы («галахи»), сибиряки («челдоны»), пермяки («соленые уши»), вятичи («водохлебы»), волжане («кацапы»), мордвины («лягушатники»). Гриневский работал на откачке воды. Плата – 75 копеек поденно. Из шахты возвращался поздно вечером черный, как трубочист.

А еще однажды скитался в поисках работы и пристанища с благодушным старичком, странником, как оказалось позже, – с убийцей и вором. Позже напишет об этом времени: «Теперь мне интересно вспоминать свои работы, потому что прошло много лет, стерших ощущение грязи, вшей, изнеможения и одиночества, но тогда это было не так интересно – было разнообразно и трудно».

В середине апреля Гриневский вновь взял расчет (рубля три) и отправился в Пашийский завод. В лаптях и пиджаке выехал из Перми «зайцем». Его ссаживали с поезда, а он опять забирался и ехал. Вскоре стал одним из дровосеков. За куб дров платили 6 рублей 40 копеек, но даже самые опытные дроворубы могли делать лишь полкуба. Работа оказалась тяжелейшей! «Мальчиком я стремился к дикой жизни в лесу, а теперь, еще не понимая, чувствовал, как такая жизнь, в сущности, мне чужда, – признавался Гриневский. – Кроме того, у меня не было будущего. Босяк – лесной бродяга… чужой здесь и чужой там. …С рассвета до вечерней зари по колено в ледяной воде и не схватил даже насморка, тогда как два раза лежал в Вятской больнице, больной суставным острым ревматизмом после пустяковой простуды». И здесь он получил расчет (рублей семь) и отправился дальше.

Это довольно мрачное путешествие по Уралу однако, без сомнения, способствовало формированию его писательской личности. Затем он оказался в одном из центров тогдашнего горнозаводского Урала – в железных рудниках Благодати и в Кушвинском доменном заводе, где ему тоже удалось заполучить работу. Здесь Саша испытал такое же состояние изнеможения и одиночества, что и на приисках: «Вскоре меня назначили в ночную смену возить на домну руду. Рабочие наваливали подводу рудой, я шел рядом с подводой по отлогому, идущему вверх деревянному настилу к отверстию домны, где вместе с другими рабочими опрокидывал подводу и съезжал вниз за новой порцией».

Рабочие доменного завода, с которыми он жил в барачной казарме, почти сплошь были неграмотными и просили его писать родным письма. Тут он получил первое одобрение «за сочинения», то есть письма: «Тебе, Лександра, в конторе гумаги писать, а не в галахах ходить». С тех пор не мог он забыть, как работали горняки и рудоплавы, как одолевали бешеный нрав реки сплавщики леса. Он учился видеть мир их глазами.

Рудокопы, лесные охотники, бродяги в дальнейшем стали героями произведений Александра Грина. Образы отважных контрабандистов, смотритель маяка Стеббс из «Блистающего мира», команда «Нырка» из «Бегущей по волнам», матросы из «Алых парусов» – все были навеяны уральскими впечатлениями. Но не только ими, конечно. Однако у истоков романтической страны, которую он создал впоследствии, стоял и наш Урал.

Он вернулся с Урала летом 1900 года. До ледохода 1901 года был банщиком, траппером, потом поступил на баржу (рассказ «Тюремная сторона»). Плавал матросом на барже судовладельца Булычева (прототип героя М. Горького). Но и эта работа окончилась. На Урале его отдали в солдаты в 1901 году, но так как он не подходил для новобранца «в объеме груди на ¼ вершка, отложили прием на март следующего года». В следующем, 1902 году его все же забирают. И он поехал среди других таких же отсрочников в Пензу, через Челябинск. За окнами мелькали занесенные снегом леса. Тишину будил только пронзительный свисток паровоза. «Ну что такое ружье? – вслушиваясь в стук колес, думал Александр. – В стрельбе я не подведу. Зато всегда буду сыт и одет». Он к тому времени так устал от постоянного недоедания, от жизни кое-где и кое-как. Но уже в первые «два-три дня приемки, разбивки, выдачи мундиров, заплатанных и перезаплатанных» его охватило чувство глухой враждебности. Что-то сковывало его. А простым деревенским парням явно все нравилось, и солдатская форма тоже. Ему – нет.

В Челябинске Грин оказался в марте 1902 года. Но что он мог увидеть из окон вагона, даже если солдатам разрешено было выйти на платформу и размять ноги? Город был не близко, а солдатчина – вот она, рядом. Возможно, в писательских архивах и сохранились кое-какие записи о Челябинске. Или в тех рассказах, которые остались недописанными, потому и ненапечатанными.

Константин Паустовский писал: «Грин мало рассказывал о себе, он не успел окончить свою автобиографию, и поэтому многие годы его жизни пока никому не известны». А вот о солдатской жизни кое-какие сведения есть. В его рассказе «Слон и Моська» можно прочитать о тех давних впечатлениях: «Чистка винтовок – одно из наказаний и мучений солдатской жизни. Бывали случаи, что солдат шел под суд и был наказываем розгами до полусмерти за то только, что где-нибудь на штыке его ружья находили незначительные пятна».

В Пензу он прибыл 18 марта, в 213-й Оровайский пехотный полк резервного батальона. Позднее напишет: «Моя служба прошла под знаком беспрерывного и неистового бунта против насилия. Мечта отца о том, что дисциплина «сделает меня человеком», не сбылась». Из десяти месяцев службы в армии три с половиной он провел в карцере, на хлебе и воде. Именно за время службы в Оровайском батальоне он познакомился с подпольщиками. Как служил Александр в армии, видно из его «Послужного списка»: «1902 год. Март, 18-го: зачислен в батальон рядовым. Июль, 8-го: исключен из списков батальона бежавшим. Июль, 17-го: зачислен в списки батальона из бегов. Июль, 28-го: передан суду. Ноябрь, 28-го: исключен из списков батальона бежавшим».

В Севастополе 11 ноября 1903 года на Графской пристани был арестован «за ведение преступной пропаганды среди нижних чинов военно-морского флота» некто Григорьев, по паспорту – мещанин города Пензы. Когда навели справки, оказалось, что никакому Григорьеву Пензенская управа паспорта не выдавала. Арестованный упорно отказывался называть свое имя, но, в конце концов, признался, что он беглый солдат Александр Гриневский, житель Вятки.

Гриневский просидел в севастопольской и феодосийской тюрьмах до конца октября 1905 года. И был приговорен к ссылке в Сибирь. Амнистирован. Снова арестован. Судьба закинет за Урал Александра Степановича еще раз. Весной 1906 года он был арестован в Петербурге за революционную деятельность и сослан под надзор полиции в отдаленный уезд Тобольской губернии с водворением в городе Туринске. Опять через Уральские горы – только теперь еще дальше. В пути у него созрела мысль о побеге, когда в арестантском армяке он шел по этапу. В Тюмени возле пересыльной тюрьмы ему передали паспорт. И Грин бежал из Туринска 13 июля 1906 года. Сумел добраться до Вятки. Его отец тоже сумел получить из больницы паспорт умершего Алексея Мальгинова. Грин отправляется снова в Петербург.

Судьба товарищей по ссыльной доле дала ему материал для нескольких рассказов. И судьба самого писателя была беспросветной. Но ничто не могло сломить его прирожденного мужества. «В нем, – писал И.С. Соколов-Микитов, – нередко видят фантаста, мечтателя, уводящего читателей в неведомые, экзотические страны. Легенды о Грине живучи. Между тем он был мечтателем и писал книги о мечтателях потому, что хотел людям много добра, солнца и счастья».

Не все воспринимали его серьезно. А некоторые писатели и поэты относились с пренебрежением. Однажды спросили Анну Андреевну Ахматову о Грине. Она поморщилась и произнесла: «Перевод с неизвестного». Произведения А.С. Грина были навеяны ему действительно мечтами. Он хотел дописаться до чуда. Юрий Олеша говорил: «Грин был нелюдим. Мне кажется, это оттого, что он верил в чудеса, а люди не могли дать ему этих чудес. Но самое удивительное – он думал, что в нем самом есть что-то чудесное». Чудо свершилось – это «Алые паруса». А о Грине сегодняшние читатели знают, как и об Анне Ахматовой.

Умирал Грин тяжело. Он попросил поставить его кровать к окну. За окном синели далекие крымские горы, и небо сверкало, как уже потерянное навсегда для него море. А горы навевали тяжелые воспоминания об Урале. Он вспоминал о том, как жил в Перми в маленькой комнате, в которой нашелся матрац, но не оказалось подушек, как ехал зайцем до нужной станции, пешком добирался до Шуваловских приисков. Жизнь, прожитая им, была полна тягостей, неудач – от первых и до последних дней. Жизнь, прожитая им в творчестве, была высока, празднична, радостна. Обе жизни его для нас – пример человеческого и писательского мужества. Пример нечеловеческих возможностей и силы духа.

В 2001 году в Кирове, в день рождения Александра Степановича (а родился он, напомню, в городе Слободском Вятской губернии) на набережной реки Вятки состоялось открытие ему памятника, была вручена первая Всероссийская литературная премия имени Александра Грина.

Источник: mediazavod.ru