Пуля любовь (этюд с разговором)

Во-первых, почему этюд? Потому что о Попове трудно, почти невозможно полно рассказать ни в очерке, ни в динамичном интервью. Большинство людей, даже самых знаменитых и занимающих высочайшие посты, легко конвертируются в газетно-журнальный сюжет – о них больше нечего говорить, события больше их. Попов, напротив,– все так же неисчерпаемый колодец.

Хоть вокруг него и околачиваются охотники за интервью. О нем пишут в газетах, Интернете, снимают телепередачи, о нем спорят и злословят, восхищаются, сплетничают, поражаются, завидуют. А он сидит у окна с сигаретой и пишет стихи – этот учитель математики, директор, взрыватель умов и тупого спокойствия. Нет, решительно только этюд, набросок к портрету бесконечного, парадоксального Попова.

Во-вторых, почему ПУЛЯ ЛЮБОВЬ? Без всяких кавычек и прочих знаков препинания? А вы бывали на школьном дворе у Попова? На стене хозблока совершенно ясно написано: «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ». ПУЛЯ ЛЮБОВЬ: за внешней несовместимостью нежного и убойного в музыкальном единстве обнаруживается определение личности Попова, пусть условное, пусть парадоксальное, как всякая метафора, но верное для понимающих символику. ПУЛЯ – как точная энергия еще не выкрикнутой любви. В детстве Саша Попов пытался взорвать школу, упрямо рыл подкоп. А «подкопал» под всю нашу систему школьного образования и воспитания молодого человека. Лицей № 31 – признанный бренд мирового уровня. ЛЮБОВЬ у Попова – в его учениках, стихах и прозе, это координаты его существования. ПУЛЯ – его способ существования, как необходимое условие жизни для электрона – движение. В своем «Дневнике директора школы» Попов написал: «На плоской крыше моей школы – спальные мешки, расположенные в виде астры. В них дети, а перед ними звезды». Задуманный урок пока не воплотился. Подобных идей у него в избытке. Но интересно другое: как открывается чувство времени, которым одарен Александр Евгеньевич. Ускользающий момент восхищения, удивления, потрясения, вдохновения. Момент, растянутый по-фаустовски, во всю длину урока, реальный, ощутимый. Попов бродит по таким мгновениям, как по болотным кочкам. Отчего даже взвалил на себя новое бремя – описать сутки человеческой жизни. Фантастическая идея!

Александр Евгеньевич Попов сидел на своем знаменитом простеньком стуле и курил знаменитые нескончаемые сигареты, неотделимые от Попова, как люлька от Тараса Бульбы. Мы пили чай и разговаривали.

– Человек живет в своем пространстве и времени. Какое оно, ваше пространство?
– От дома до школы. Так и летаю более 20 лет. Такой нежный полет пули.

– Убойно! Когда вы стали директором, с чем пришлось столкнуться?
– С ненавистью. Еще вчера я был таким же учителем. Меня признавали как достойного учителя. У меня были сильные ученики. И вдруг часть учителей, моих коллег, на меня ополчилась, потому что я стал руководить, стал говорить, что в школе грязно. На переменах проходил, собирал мешок бумаги и показывал всем, что так нельзя, что мы должны говорить ученикам, что пишут не на стенах в туалете – пишут в тетрадях, начал учить, и это стало их раздражать: кто я такой? А дальше вообще мистика началась. Меня одна учительница сглазила, и у меня стала пухнуть нога, как бревно, в конце концов я уже ходить не мог. Моя жена – врач. Она возила меня к нескольким докторам. Мне сказали: «Надо отрезать». А нога у меня болит – ходить не могу. Я думаю: «На хрена я пошел в директора?» А пошел я потому, что мне говорили: «У тебя уже своя школа в школе», потому, что я говорил, еще будучи учителем, что нельзя, чтобы детей учили только учителя средней школы – этого мало для мировоззрения, надо, чтобы детей во второй половине дня учили учителя высшей школы, и тогда у детей будет нормальный уровень. На это обижались. Я, как стал директором, сразу пригласил преподавателей ЧПИ, чтобы они вели курсы, которые учителя не ведут.

– А что было с ногой дальше?
– Моя ученица из первой школы врач Ира Жакова пришла и говорит: «Вам все равно терять нечего, давайте попробуем курс иглоукалывания». И сделала – десять вечеров обкалывала с головы до пят. Только приехала из Ленинграда с курсов, привезла китайскую карту. Нога прошла. И недоброжелательность прошла. А поначалу чувствовал недобрый взгляд одной коллеги. Эта учительница сейчас на пенсии. Бывает же такое!

– Прямо нога адмирала! Первые шаги директора по драматической сцене?
– Напротив, было много смешного. У военрука Цыганка было много помещений под ОБЖ. А я стал готовить эти помещения под информатику, физику – его это раздражало. На дворе уже был 91-й год. Он пришел: «Я тебе партбилет в морду кину!» Я в ответ: «Но за партбилет я тебе сам дам в морду. А в морду можешь кинуть деньгами. Не можешь – тогда ничего не получишь». Я еще не умел деньги зарабатывать, а школе то одно надо, то другое. Однажды пришел к одному начальнику в большой офис на проспекте Ленина. Стал просить на ремонт. Всюду ходил. Он говорит: «Ничего нет, вон только линолеум стелю у себя в коридоре».
А коридор здоровый – в научно-проектном институте. «А больше ничего у меня нет»,– жаловался он. А я так понял, что он мне этот линолеум дарит. Я нанял на улице мужика, мы скатали этот линолеум и принесли в школу. Он через два дня звонит: «Ты что, дурак, что ли? Отдай!» Я говорю: «Так он уже прибит». Вот это было первое мое приобретение. Он сильно ругался: «Я тебе рожу набью». Я отвечал: «Ну приди, набей, линолеум-то уже постелен».

– Привычки, традиции в школе тоже понадобилось «ремонтировать»?
– Самое главное – я очень хорошо понимал, что уровень учителя ограничен в силу профессии, что он каждый год говорит одно и то же да еще и деградирует по разным причинам. Я сделал так (этого уже не помнят и по-другому не представляют), что у нас более ста спецкурсов ведут преподаватели педагогического, политеха, ЧелГУ, из Петербурга, Москвы, Кирова, Нижнего Новгорода. Мне всех не перечислить. Почему до меня у школы не было таких побед ни в России, ни в мире? Ни одной. Они появились, потому что я привлек к обучению учащихся людей более высокого уровня, чем учитель. Учитель – он и есть учитель средней школы. А мне было мало этого уровня, поэтому школа стала другой: пришли преподаватели «вышки». Базе учат учителя, а сверх базы учат преподаватели высшей школы.

– Но ведь здесь нужна уйма денег?
– Много. Очень трудно было. Я первым в городе стал объяснять родителям, что бесплатного образования вообще не бывает. Это блеф, все, что вы слышите по радио про бесплатность обучения,– вранье. Говорил: «Давайте собирать деньги». И вот на эти деньги мы нанимали первых больших специалистов. На родительские деньги мы искали лучших. И спонсоров находил. Мы искали не просто математиков: мне нужен был какой-то раздел – и я искал лучшего специалиста в институте в этом разделе математики, физики. Так поднимался уровень школы. Были родители, которые сами являлись преподавателями высшей школы и работали без денег. А когда завязали отношения с Москвой, Петербургом, то там существует твердая такса за час. Мы оплачиваем проезд, проживание в приличной гостинице и так далее. Это немалые деньги. А ниже кандидатов наук не приезжают, это все известные люди в стране. Математики Агаханов, Константинов. Это люди, вокруг которых формируется сборная России, которые владеют всеми специалистами. Физика – это Козел. В информатике, я считаю, счастливая случайность, что начальник вычислительного центра ЧПИ Александр Петрович Погодин пришел сюда, в лицей. Информатика с программированием до сих пор идет под руководством Погодина. Но шлифуют детей его ученики – выпускники нашей же школы и высшей школы, которые уже достигли в этом деле успехов.

– Вы говорили про школу в школе...
– Меня никогда не устраивал школьный курс. И поэтому я давал детям много разделов, которые не входят в школьный курс математики. Я приводил на олимпиады шестиклассников и побеждал в области с восьмиклассниками. Мы по-другому учились – не по учебникам. Чем я сам увлекался, тому и детей учил. Скажем, если школа ограничена только круговой геометрией и все, то я учил другой геометрии, основанной на гиперболе. Потом один профессор, он сейчас работает в США, говорит: «Я сейчас большой специалист в этой геометрии, а первым ее показали мне вы».

– Говорят, когда вы еще работали в школе № 1, ваших учеников принимали в ЧПИ без экзаменов?
– Да, это так.

– Учителям тоже даете уроки?
– Был случай. Одна учительница все время опаздывала на уроки. Я пришел к пятиклашкам. Звонок уже давно прозвенел, а они без учительницы. Я встал на колени, чтобы быть с ними вровень. Вошла учительница, стала говорить детям всякую чепуху, а когда меня разглядела, у нее... шок. Я поднялся с колен и молча вышел. Больше она никогда не опаздывала. Из «Дневника директора школы»: «Учителя опаздывают, болеют. Обычно провожу математику. Но пару раз давал уроки языка. Английского не знаю, в моей школе учили немецкий. Записал на доске полсотни слов, что встречаются на пачках, этикетках, в рекламных роликах. Обнаружил, что детишки и половины не знают. Пришлось побеседовать с учителем, она выслушала критику в свой адрес и спросила:

– Откуда знаете столько английских слов?
– Я не в курсе, как они произносятся, но запомнить просто как некое произведение одночленов. Дети обязаны знать значение слов, которые их окружают. Второй раз на урок английского попросил принести географическую карту области. За урок мы узнали три-дцать слов из башкирского, «вынимая» их из рек, озер, городов, с вершин гор. Один из учеников безнадежно опоздал. Пришлось сделать приличное внушение.

– Извините, что опоздал, но английским я владею лучше всех в классе.
– И ты нас извини, тебя так долго не было в школе, что многое изменилось. Английский отменили, ввели региональный компонент – башкирский. Проверяли его всем классом и дружно вкатили за ответ пару».

– В нежном климате взаимоотношений с вышесто-ящими органами наробраза приходилось «греться» ?
– Когда-то мы относились к Центральному району. Однажды пришел на совещание директоров. Послушал всю эту ерунду. Завроно Тротт спрашивает: «Какие будут предложения?» У меня есть, говорю: закрыть роно за ненадобностью, а сэкономленные деньги от зарплаты сотрудников раздать школам. Хоть какая-то реальная польза. Партийные руководители пытались мне устраивать проверки, ревизии, нагоняи. Когда дочь отправил в Америку, нагрянули с комиссией. Но допытывались по одному вопросу: «Как ты смел за «бугор» ребенка отправить? Чем ты занимаешься?» Пришлось ответить: «Я ничем не занимаюсь, кроме баб да водки». Они к этому не были готовы, отвязались. Потом все эти партийцы бросали свои партбилеты.

– Известно: через роно и школы проходят деньги. Но руководители поступают с ними по-разному.
– Да, по-разному. Вон один директор выстроил себе коттедж чуть не в центре города, да, правда, подожгли его вместе с дорогим автомобилем. Наверное, чтобы директор не зарывался. А я до сих пор живу на первом этаже в двушке, которую оставил мне отец. Школа богатая, потому что я бедный.

– Значит, воровать не приходилось?
– На второй год моего директорства менял водопровод – все текло. Мне один знакомый сказал, что во дворе лежат новые трубы. Я нанял машину, ночью погрузил и привез в школу. Подумал радостно, что осталось только слесарям за работу заплатить. В полдень приходит милиция – и меня за горло. Какая-то бабка на первом этаже не спала, записала номер машины. И меня взяли тепленького. Все пришлось отвезти назад.

– Времена выживания прошли. А теперь какие?
– Сейчас нет проблем с хозяйствованием, зарабатыванием денег. Проблема только одна – учитель! В пединститут идет очень слабый контингент, лучших они оставляют у себя, средние идут в бизнес, а самые никудышные приходят в школу. Вот учителя советской школы, которых остались единицы, скоро уйдут, и тогда наступит крах.
Я говорю об этом, но меня не слышат. Я говорю: «Хорошо бы устраивать аукционы учителей». Мне возражают: «Платить тогда надо». Именно платить! Педуниверситет, ЧелГУ выставляют молодых ребят, рассказывают о них, показывают кусочки уроков. Им назначается начальная цена. Мне нужен учитель физики – я найду деньги и куплю его. Если школы будут платить институту за выпускника, это нормально, это уже нужно делать! Если я готовлю ребят мирового уровня, то мне и учителя нужны мирового уровня.Я посчитал, что мне не хватает информатика, я буду год собирать деньги, допустим 500 000, я его куплю и закрою эту дыру надолго.

– Дефицит каких учителей в 31-й школе сегодня?
– Всех! Потому что талантливым детям нужны талантливые учителя. Рядовые учителя им не нужны – они только вредят. Запоминают только хороших. Понимаете, мне нужны фанаты! Как Сергей Павлович Королев! Ему объясняли, что такое хобби. СССР был первым в космосе, потому что у Сергея Павловича не было хобби. Есть учитель, он хороший человек, и тем, и тем увлекается. Только не фанат своего предмета. Вот мне говорят, что физики, математики, информатики «сняли» всех детей. После них ничего не остается. Дети все слабые. Но пришла ко мне звездочка – Сафонова, преподаватель обществознания, и стала вести спецкурс по экономике. И она «снимает» четвертый слой детей, которые любят предмет, занимают первые места в России по экономике, по потребительскому праву. Я просто уверен, что если бы пришел сегодня талантливый биолог, то и он бы нашел для себя талантливых детейю. Пришел бы настоящий географ – и дальше бы пошло. Самое слабое место в школе – литература. Учителя этого предмета часто меняются.

– В математической школе литератор должен быть особенным. Были легендарные преподаватели?
– Самая большая легенда – Королева, которая научила мою дочь читать Толстого, Достоевского по-настоящему. Изъяснялась она, как дворянка петербуржская: «Я четыре месяца работаю, без Петербурга не могу», «Я этого Ленина не пойму, грамотный юрист, зачем он это сделал?» Старая была, отнялись руки-ноги. Но оставалась величественной и красивой. Я к ней ходил. Она на кровати лежала такая же царственная. Мимика лица так же работала – она обо всем рассказывала. Таких уже нет. Она была самым необыкновенным преподавателем. Давно убежден, хоть на меня и обижались, что математика имеет род. Многие серьезные математики тоже так считают. И литература имеет род. Меня стала раздражать женская литература. Она чересчур женская, поэтому ненастоящая.

– Можно ли утверждать, что история школы достигла своего развития? Может ли школа быть без Попова?
– История школы делается каждый день. Школа без Попова? Когда я научился быть учителем, я понял, что на уроке учителя не должно быть видно. И как директор
я сначала выпячивался, а потом понял, что и как директора меня не должно быть видно. Если меня не видно, значит, она работает. Каждый делает свое дело. А я у окошка сижу, пью чай и пишу стихи. А если случается что-то экстраординарное, значит, начинаю работать. То есть я нужен сейчас только в каких-то критических случаях. Школа подходит теперь к тому, что я уже не нужен.

– Ваша школа в контексте Челябинска как-то уж резко выделяется. Вы писали в своей книге, что не в вас сила, а в других директорах слабость. Никто не борется, все полегли. Провинциализм. Как вы преодолеваете провинциализм? Куда пуля-то летит?
– Челябинск в этом отношении очень тяжелый город. И этого не осознает. Иногда он пробует показать себя театральным. Но, не говоря о Москве и Петербурге, он в сравнении с Екатеринбургом ничто – как театральный, так и музыкальный! Как о спортивном даже говорить смешно, когда наши начинают выпячиваться. В соседней Перми одна из лучших команд – баскетбольная, футбол – в высшей лиге, а у нас найдут одного-двух спортсменов и надувают щеки. В образовании – то же самое. То есть Челябинск провинциален во всем. При этом доволен собой. Меня раздражает провинциальное самодовольство. Я не провинциален, и мне очень тяжело это видеть и общаться с людьми, которые удовлетворены провинцией.

– Конфликт с городом?
– В детстве меня поразило, почему все великие поэты обходили Челябинск стороной? Пушкин – с юга, Маяковский – с севера, Цветаева – с запада, Кюхельбекер – с востока? Челябинск по посещению великих поэтов убог –
они всегда чего-то боялись. Поэтому в Челябинске жить тяжело. Глубокая провинция. В Челябинске Константин Рубинский оказался не востребован, в других городах он нарасхват. У нас нет театра, потому что нет театрального зрителя. Это миф, что существует Челябинск научный, шахматный, спортивный.
Я завидую Огинскому, который, будучи литовским военачальником, потерпел позорное поражение от Суворова. В пух и прах. Суворов его унизил как военачальника во всем. И его счастье, что он потерпел такое крупное поражение от великого полководца. Страшная катастрофа, которую он испытал, сделала его великим автором «Полонеза Огинского». Даже поражения бывают великие, не провинциальные. Вот Огинскому повезло. Если бы он от какого-нибудь придурка унижение получил, не было бы «Полонеза».
Вот эти вещи всегда поражают, а в провинции нет даже достойных противников. Странная вещь: воспитывают человека поражения, а не что-то иное. А нам нечем воспитывать, мы ограниченны, друг друга побеждаем и радуемся.

Школы, как империи, переживают периоды подъема, расцвета и увядания. Сколько их, некогда знаменитых, популярных, валяются в забвении обесчещенные и униженные. Да, школы, как люди, бывают «школами года», бывают любимыми и нелюбимыми. Стать школой мирового уровня смогла лишь одна. Здесь воздух согрет жаром вдохновения, в котором витают искорки от веселой работы ума. Здесь сидит у окна человек. Он пишет стихи, дымит сигаретой и думает. А потом принимает парадоксальные на первый взгляд решения. И школа движется дальше.

31-я при Александре Попове достигла небывалого расцвета, покрыла себя мировой славой, покорив все мыслимые и немыслимые высоты в области обучения
и воспитания. И история школы продолжается. Остается на подъеме. Впереди еще более дерзкие цели, непокоренные вершины. Как здорово, что мы застали все это!

По материалам: lentachel.ru